Стальное зеркало
Шрифт:
Остальные члены посольства к завтраку обычно не допускались: герцог то ли в шутку, то ли всерьез говорил, что они портят ему аппетит; что уж там портить-то, вздыхал Герарди. Исключение иногда составляли Гаспаре Торелла, медик, и кардинал делла Ровере — но и эти не слишком часто. При кардинале беседы обычно прекращались или делались очень, очень сухими и деловыми. К несчастью, делла Ровере стремился заполнить тишину рассуждениями и проповедями, от которых и у секретаря пропадал аппетит. Даже к новостям.
Агапито, совершенно неожиданно для себя оказавшийся в ближайшем кругу Его Светлости поначалу чувствовал себя несколько неловко: должность секретаря посольства предполагала тесное взаимодействие с послом, но порой ему казалось, что его измерили, взвесили, оценили, признали годным подойти намного ближе — и забыли о том прямо сообщить.
И сама поездка в Орлеан, и должность были весьма почетными, но Герарди несколько опасался Чезаре Корво — и сам не мог бы объяснить, почему, в чем дело. В сыне Его Святейшества Александра VI чувствовалось нечто одновременно и привлекательное, и опасное, а, может быть, привлекательное именно опасностью — но что именно? Секретарь не мог пока этого понять. В обращении герцог был очень прост и неизменно вежлив, на мелкие промахи не обращал внимания, любые советы и рекомендации воспринимал крайне благосклонно… сплошное удовольствие служить подобному человеку. И если не думать о том, что ему — всего двадцать три, что характер семьи Корво известен всем италийским землям, всему Толедо, и отнюдь не своей сдержанностью, что о самом любезном молодом человеке говорили… разное, то можно было бы и не волноваться; не думать не получалось.
После завтрака де Корелла распрощался и ушел, сославшись на необходимость «пасти наших баранов» — два десятка свитских молодых людей и впрямь нуждались в ежедневном присмотре, хотя ничего выдающегося они пока еще натворить не успели, но большую часть из них Герарди считал балластом, взятым на борт не без пользы, но никакой ценности не имеющим — и был уверен, что Его Светлость относится к многочисленным спутникам ровно так же. Некоторые же из них, тот же Орсини, особо нуждались в постоянном пригляде. Пока что красавчик Джанджордано напропалую старался быть полезным, но никто ему верить не собирался, а дон Мигель — особенно.
— Я желаю услышать о каледонцах, — герцог вытянулся в кресле, закинул руки за голову.
Агапито уже подметил, что настроение Корво, конечно, с погрешностью, но можно определить по принимаемым позам. Если посол, даже когда его не видят и не могут увидеть посторонние, сидит прямо и строго выпрямив спину — значит, очень сильно чем-то недоволен, а если, как сейчас, устроился вольно, этакий нежащийся на солнце гепард — все в порядке.
— О Каледонии, Ваша Светлость, рассказать довольно затруднительно. Почему? — поймал секретарь удивленный взгляд. — Ваша Светлость, вы можете, не прибегая к непристойным выражениям и сложной жестикуляции, описать взаимоотношения вашего семейства с семейством Орсини за последние двадцать лет?
Человек в кресле коротко рассмеялся и кивнул, подтверждая, что в заданных рамках был бы совершенно беспомощен.
— А теперь представьте себе, — продолжил Агапито, — что этих семейств пятьдесят, а смена позиций происходит примерно раз в три-пять месяцев. И никто не ждет иного.
Вот например, лорд-протектор, Мерей, незаконный сын покойного короля — знаете, как он получил свой нынешний титул и земли? Несколько лет назад он был просто Джеймсом Стюартом. И вот, представьте, в один прекрасный день, выплывает на свет Божий его письмо к первому министру соседней Альбы, где Джеймс Стюарт выражает всяческое желание быть слугой Ее альбийского Величества в обмен на должности, земли и поддержку… тамошней гнусной ереси. Письму верят — Джеймс Стюарт уже довольно давно смотрел в альбийский лес. Смех в том, что на деле написать его он никак не мог — послано оно якобы было из Дун Эйдина в конце апреля… только самого Стюарта в Дун Эйдине в это время не было. Он как раз тайно ездил на встречу с представителем того самого первого министра, и они на этой встрече не договорились, а верней сказать — разругались вдрызг. О чем к моменту появления письма, королева-регентша знала уже из трех источников.
Его Светлость повел головой, видимо, пытаясь уложить все элементы интриги на одной плоскости.
— Узнав о письме, Джеймс Стюарт возмутился — он, видите ли, решил, что это его альбийские недосоюзники пытаются загнать в безвыходное положение, выставив изменником. Королева-регентша, удивительно умная женщина, тут же заявила, что письмо — подделка и клевета, а Джеймс Стюарт — верный слуга короны, а за понесенный на этой службе ущерб она награждает его землями и титулом. И стал Джеймс Стюарт лордом Мереем — и окончательно перестал понимать, чья же это была интрига. Но земли ему понравились и он даже больше года не предпринимал против королевы-регентши ничего, что для этого климата и ландшафта — поразительно.
— А кто написал письмо?
— Джон Гамильтон, лорд Арран. Союзник Стюарта. Его раздражало, что альбийский тайный совет уделяет Стюарту слишком много внимания в ущерб ему самому. Это выяснилось очень быстро. Первый министр был страшно зол и то, что Арран все еще ходит по земле, скорее всего, объясняется тем, что он не то второй, не то третий в каледонской линии наследования и может еще пригодиться.
— То есть, остальные наследники еще надежнее… Кстати, кто они и где сейчас?
— Уже помянутый лорд Арран, герцог Шательро, его сын, тоже Джон Гамильтон, и Генри Стюарт, лорд Дарнли. Этот — еще мальчик, лет пятнадцати, проживает с матерью в Альбе. Вернемся же к нашим Арранам… — секретарь улыбнулся. Имена на острове не отличались разнообразием, а семьи были весьма велики, так что в бесконечных Джонах и Джеймсах было легко запутаться. Почти как дома: все друг другу родственники. — Старший, герцог Шательро, спит и видит себя если не королем Каледонии, то хотя бы регентом, но у него отобрали этот пост в пользу вдовы покойного короля Иакова, Марии, тетки Клода и Франсуа Валуа-Ангулемов. Теперь он хочет быть хотя бы свекром какой-нибудь правящей особы…
Герарди сделал паузу, понимая, что вот этот вот котел имен, фамилий, родственных связей и устремлений, опрокинутый на голову, собьет с ног кого угодно — сам он разбирался несколько дней, чертил схемы, обозначал связи, — но герцог махнул рукой: «Продолжайте!».
— Сначала он пытался женить своего сына на Марии Стюарт, потом понял, что не справится и дорого продал покойному аурелианскому величеству право на руку своей королевы. С его сыном, Арраном-младшим, вы могли и встретиться здесь — несостоявшийся жених по результатам сделки получил большой кусок земли с этой стороны пролива и пост капитана королевской гвардии… Прожил в Аурелии одиннадцать лет, а два года назад, кажется, сошел с ума. Впал в ересь — нет, не в вильгельмианство, к сожалению, а в это их пелагианство островное. — О чем тут сожалеть, Герарди пояснять не стал. Открытый сторонник ересиарха Вильгельма при покойном короле прожил бы в Орлеане очень недолго, кем бы он ни был. А вот в островных ересях и схизмах на материке разбирались хуже. — Говоря кратко, он пытался здесь проповедовать, а затем решил, что лучше всего послужит делу веры, женившись на альбийской королеве… и сбежал. Его ловили всей страной — заставы на дорогах, закрытые порты. Но то ли Господь благоволит безумцам, то ли общий развал к тому времени дотянулся уже и до королевской карающей длани, но Арран ушел, добрался до Лондинума, был там принят — даже денег каких-то ему дали… и спровадили обратно к отцу. А Ее Величество очень громко, на весь зал для аудиенций инструктировала секретаря аурелианского посольства — Трогмортона, Ваша Светлость, вы с ним знакомы, он тут уже лет пять — что она не понимает причин благодарности Аррана-младшего и в предложениях его концов с концами не свела, и официально о своем недоумении и объявляет. Теперь он снова сватается к Марии. Письма пишет.
— А делу какой веры он собирается послужить на сей раз? — улыбается герцог.
— Я боюсь, что не могу сказать, Ваша Светлость. Трудно предсказать, какие еще перемены могли произойти в этом человеке.
— Что же вдовствующая королева Мария ему отвечает?
— Она до окончания траура не собирается осквернять свой слух подобными предложениями. К тому же ее окружение весьма недолюбливает младшего Аррана, а один из пребывающих здесь сторонников ее матери, вообще обещал засунуть ему письма… в полости тела, для этого совершенно непригодные. И учитывая, что отношения между ними и без того нехороши, на месте Аррана я не рискнул бы с этим господином встречаться. Полости целее будут.
— Из пребывающих здесь? — слегка оживляется слушатель. — О ком идет речь?
— О Джеймсе Хейлзе — он сейчас представляет в Орлеане королеву-регентшу.
— А его угрозы следует принимать всерьез?
— Это зависит от политической ситуации. Если Арран-младший, не будет нужен регентше живым, угрозу можно считать выполненной. Если же в нем сохранится надобность, с ним ничего не случится. Пока что Хейлз подчеркнуто ставит интересы Марии Валуа выше своих.
— Что представляет из себя этот человек? Я уже слышал о нем, но рассказы весьма противоречивы…