Стальной пляж
Шрифт:
— Ну вот же написано — изъять и отремонтировать один видеомонитор семнадцатой модели, номер заказа 45293a/34. Исполнение возложить на таких-то сяких-то.
— Видать, бумаги ещё не дошли до меня, — отозвался охранник, всё ещё поглядывая на экран. Должно быть, там как раз показывали сцену, которая ему особенно нравилась. А я знала лишь одно — если бы он попросил взглянуть на бумаги, я протянула бы ему папку и огрела ключом, едва он склонил бы голову.
— Так всегда и бывает.
— Ага. Я просто удивился, что вы тут бродите парочкой, после всей этой кутерьмы с убийством Сильвио и всё такое…
— Какого чёрта, — пожала я плечами, подхватила Верховного
С этими словами мы вышли за дверь.
У Бренды хватило сил пройти ещё сотню метров по коридору, но затем она прошептала: "Кажется, я сейчас в обморок упаду…" Я подтащила её к скамье посреди аллеи, усадила и нагнула ей голову ниже колен. Она дышала неровно, её всю трясло, и руки были холодны как лёд.
Я вытянула свою руку и с удовольствием отметила, что она тверда. Честно говоря, я ничего уже не боялась после того, как сняла Перцера с полки — мне казалось, что если и был момент, в который мои приспособления могли меня подвести, то это случилось бы как раз тогда. Но мне помогало нечто, что сотни раз приходило на помощь многим куда более профессиональным взломщикам задолго до того, как я впервые попытала себя в этом ремесле: фактор неожиданности. До сих пор никому просто не приходило в голову, что кто-то захочет украсть одного из членов Совета. В остальном же… если хотите, можете почитать все эти восхитительно закрученные истории о том, как в прошлом шпионы похищали государственные и военные секреты при помощи тщательно разработанных правил, воровского гения и изысканной ловкости. Может быть, некоторые секреты и вправду были украдены именно так — но держу пари, что большинство тайн уплыло в руки людей в спецодежде, которые просто пришли к нужному чиновнику и попросили дать им что требовалось.
— Ну что, уже всё? — слабым голосом спросила Бренда. Выглядела она бледненько.
— Пока нет. Но почти. И вопросы задавать всё ещё нельзя.
— И всё-таки совсем скоро они у меня появятся, и чертовски трудные.
— Надо полагать.
В целях экономии времени я не стала посылать Бренду за костюмами, в которые мы могли бы переодеться на обратном пути, так что мы просто сбросили шмотки электриков, выкинули их в мусорку в общественной уборной и вернулись в гостиницу нагишом. Я несла Верховного Перцера в пакете с рекламой одного из магазинов на Плаце, и мы держали руки друг у друга на талии, будто влюблённые. В лифте Бренда отшатнулась от меня, как от зачумленной, и всю дорогу наверх не проронила ни слова.
— Теперь мы можем поговорить? — спросила она, когда я закрыла за нами дверь номера.
— Погоди минутку.
Я вытащила из пакета ящик с головой и несколько трофеев: "волшебные палочки", тёмные очки и оглушарик. Затем взяла газету и несколько минут смотрела и читала, спиной ощущая растущее нетерпение Бренды. В новостях не говорилось ни слова о дерзком ограблении Главной студии и не было заголовка "Их разыскивает полиция" с описанием примет Роз и Кэти. Впрочем, я и не ожидала увидеть ничего подобного. Перцеры знали толк в правилах огласки: хотя и есть их заслуга в появлении старой поговорки: "Неважно, что напишут, главное — не переврали бы имя", — они предпочитали предварительно просматривать новости, прежде чем решить, допускать ли их до публики. Из нашего дела торчало около сотни смертельно острых углов, на которые перцеры обязательно наткнулись бы, решись они раскрутить его, и я полагаю, они очень долго думали бы, прежде чем сообщить о нашем преступлении в полицию — если бы вообще надумали сообщать. К тому же им за глаза и за уши хватало историй, замешанных на недавнем убийстве — так что их пресс-службе на много месяцев найдётся что скармливать газетам и журналам.
— Ну вот, — сказала я Бренде, — на некоторое время мы в безопасности. Что ты хотела узнать?
— Ничего, — холодно ответила она. — Я только хотела сказать, что вы самая отвратительная, наипорочнейшая, ужаснейшая…
Ей не хватило воображения, чтобы сказать, кто. Придётся ей поработать над этим — я с ходу могла подсказать дюжину подходящих определений. Но вовсе не по тем причинам, что она думала.
— Это почему же? — спросила я.
Она на мгновение застыла, поражённая глубиной моего падения — в моём голосе не было ни тени угрызений совести.
— Что вы сделали с Крикет! — воскликнула она, вскакивая. — Это такая низость, такой нож в спину!.. Не думаю, что захочу знаться с вами после всего этого.
— Да и мне тоже вряд ли захочется, скорее всего. Но — сядь. Я должна показать тебе одну вещь. Точнее, две.
В "Плазе" очаровательные антикварные телефоны, и один из них был как раз поблизости от моего стула. Я сняла трубку и набрала номер по памяти. Послышался приятный голос:
— "Откровенное дерьмо", отдел новостей.
— Передайте редактору, что одну из ваших журналисток удерживают против её воли в Главной студии П.В.Ц.С.З.
— Кого бы это? — в голосе послышалась насторожённость.
— Сколько вы выкурили сегодня утром? Её имя Крикет. Фамилии не знаю.
— А кто вы, мэм?
— Друг свободной прессы. Вам лучше поспешить: когда я уходила, они связали её и включили "Солдатский блюз" [52] . Возможно, это уже довело её до беспамятства, — и я повесила трубку.
Бренда с расширенными от гнева глазами прошипела, брызгая слюной:
— И вы думаете этим исправить то, что сотворили с ней?!
52
GI Blues — песня из репертуара Элвиса Пресли.
— Нет, и она этого не заслуживает — но, возможно, поступила бы так же со мной, если бы мы поменялись ролями. А это чуть было не произошло. Я знаю редактора "Дерьма": через десять минут она вышлет отряд из пятидесяти штурмовиков к воротам Студии, и в арсенале у неё немало оружия, против которого перцеры не выстоят — к примеру, она способна наследить на первых полосах всех изданий ближайшего часа, если ей сейчас же не выдадут Крикет. Перцеры, разумеется, предпочтут решить всё по-тихому, но они не прыгнут выше головы, выведывая у Крикет наши имена, поскольку история выглядит, будто бы "тать у татя украл утятя".
— А если это не было так, то что это было?
— Это было золотое правило, сладкая моя, — произнесла я, надела тёмные очки Крикет и взяла оглушарик двумя пальцами, большим и указательным. — В журналистике оно звучит так: скрути в бараний рог других, пока не скрутили тебя.
Тут я сдавила оглушарик и бросила его между нами.
Проклятье, до чего же эти штуки яркие! Он напомнил мне о взрыве в Канзасе и, казалось, чуть не прожёг дыры в защитных линзах. Вспышка длилась несколько долей секунды, но когда я сняла очки, тело Бренды безвольно свисало со стула. Она будет без сознания от двенадцати минут до получаса.