Стальной пляж
Шрифт:
Я думала, на следующую ночь журналисты выставят часового, но они этого не сделали. Беспечные городские хлыщи! Так что я снова прокралась к ним и оставила последнюю партию своего улова. После второй моей вылазки вернулись только четверо самых стойких. Возможно, они собрались торчать тут вечно и впредь быть начеку. Что ж, тем хуже для них, если они не сумеют доказать, что это я натравила на них змей.
Я зашла в свою хижину и начала переодеваться. Минуту или две я оставалась незамеченной, затем все собрались вокруг меня. Четырёх человек трудно назвать толпой, но четырёх журналистов — уже почти можно. Они
Они болтались вокруг хижины большую часть дня. Потом в их ряды влилось пополнение, в том числе один дурак — он притащил древний фотоаппарат, с гофрированным мехом, чёрной накидкой и подставкой-полочкой для магниевого порошка, по всей видимости, надеясь изготовить какую-нибудь картинку для новостей. Что ж, картинка для новостей получилась — когда горючий порошок просыпался ему на рубашку и воспламенился, а всем остальным пришлось сбивать пламя. Уолтер дал несколько кадров об этом в семичасовом выпуске, снабдив материал забавным комментарием.
Даже журналисты в конце концов сдаются, если написать действительно не о чем. Они хотели взять у меня интервью, но я была не настолько важной персоной, чтобы удостоиться хронометража моих перемещений — я не из тех, о ком помещают в газетах бесконечно завораживающие снимки: вот человек идёт от своей двери до машины, вот возвращается вечером домой, не отвечая на вопросы орды журналистов, которым делать больше нечего… К концу второго дня все они ушли, отправились преследовать кого-нибудь другого. Подобные задания дают не самым лучшим сотрудникам. Я знавала парней, которые убивали всё своё время на преследование той или иной знаменитости, и ни один из них не знал, как вылить мочу из сапога [54] .
54
Американское просторечное выражение: про безнадёжного глупца говорят, что он "не может вылить мочу из сапога, даже если о том, как это сделать, написано на каблуке".
Как хорошо снова остаться одной! Наконец можно всерьёз взяться за работу по достройке моей незаконченной хижины.
Бренда пришла на второй день. Некоторое время она стояла молча и смотрела, как я прибиваю кровельную дранку.
Она сильно изменилась. С одной стороны, стала хорошо одеваться, с другой, нарисовала кое-что интересное на лице. Полагаю, теперь, когда у неё появились кое-какие деньги, она обратилась за советом к профессионалам. А самым новым в ней было то, что она килограммов на пятнадцать потяжелела. Этот вес довольно симпатично распределился по бюсту, бёдрам и голеням. Она впервые выглядела как настоящая женщина, только очень высокая.
Я вытащила гвозди изо рта, вытерла лоб тыльной стороной ладони и сказала:
— В ящике с инструментами есть термос лимонада. Можешь угоститься, если принесёшь и мне стаканчик.
— Смотри-ка, разговаривает, — произнесла Бренда. — Мне сказали, оно не будет говорить, но я решила убедиться лично.
Она нашла термос и пару стаканов, которые придирчиво осмотрела. Согласна, их не помешало бы помыть.
— Говорить я буду, — ответила я, — просто отказываюсь давать интервью. Если ты пришла за ним, загляни вон в тот джутовый мешок у твоих ног.
— Я наслышана о змеях, — сообщила Бренда, карабкаясь по лесенке ко мне на крышу. — Как-то это по-детски, ты не находишь?
— Но сработало ведь.
Я взяла у неё лимонад, и она робко пристроилась рядышком. Я осушила свой стакан и бросила его в грязь. На Бренде были новенькие джинсы в обтяжку, великолепно облегавшие её искусно вылепленные ноги, и свободная блузка, скрывавшая чересчур худые плечи. Блузка была завязана узлом между грудей и обнажала красивую талию. Татуировка вокруг пупка смотрелась не совсем к месту, но спишем это на молодость. Я пощупала рукав блузки и похвалила:
— Приятная штучка. И волосами ты наконец занялась.
Она смущённо потрепала себя по голове, ей польстило моё внимание.
— Меня удивило, что Уолтер не отправил тебя сюда, — призналась я. — Он мог бы вообразить, что раз мы работали вместе, я бы тебе
открылась. Он был бы не прав, но наверняка он так себе это представлял.
— Он отправлял, — сказала Бренда. — В смысле, пытался. Я послала его к чёрту.
— Что-то у меня со слухом… Я подумала, что ты сказала…
— Я спросила, хочет ли он увидеть, что самая крутая молодая журналистка Луны работает на "Дерьмо".
— Ты меня поражаешь!
— Всему, что знаю, я научилась у тебя.
Я не собиралась с этим спорить, но готова признать, что ощутила нечто похожее на прилив гордости. Смогла передать эстафету и всё такое, даже если эстафетная палочка была весьма низкопробной и я избавилась от неё с радостью.
— Ну, и как с тобой обращаются все эти скандальные знаменитости? — поинтересовалась я. — Их общество уже стоило тебе твоего чудного девичьего смеха?
— Никогда не могу понять, когда ты шутишь, а когда нет, — изрекла Бренда.
До этого она, как и я, разглядывала багровые холмы вдалеке, а теперь повернулась ко мне, щурясь от безжалостного солнца. У неё уже немного обгорело лицо.
— Я пришла сюда не для того, чтобы рассуждать обо мне и моей карьере, — продолжала она. — И даже не для того, чтобы поблагодарить тебя за то, что ты сделала. Я хотела было, но все бросились меня отговаривать, мол, Хилди не любит подобных вещей, так что не буду. А пришла я потому, что беспокоюсь о тебе. Все о тебе беспокоятся.
— Кто это, все?
— Это все. Все сотрудники отдела новостей. Даже Уолтер, хоть он никогда в этом не признается. Он сказал, чтобы я попросила тебя вернуться. Я ответила, пусть просит сам. Впрочем, могу передать его предложение, если тебе интересно…
— Ни капельки.
— Я так ему и сказала. Не буду пытаться одурачить тебя, Хилди. Ты никогда не сближалась с людьми, с которыми работала, так что, наверное, не знаешь, как они к тебе относятся. Не скажу, что они любят тебя, но уважают, очень уважают. Я говорила с кучей народа, и все признают твою щедрость и то, что ты всегда была с ними великодушна и честна. Ну, насколько тебе позволяла работа.