Стальной пляж
Шрифт:
— Чего ты ждал?
— Пока ты вернёшься, конечно же. Вот зачем я и пришёл. Перерыв кончился, подруга. Пора назад в реальный мир.
Я опустила свой конец доски на штабель, вытерла лоб тыльной стороной руки и уставилась на Уолтера. Он ответил мне пристальным взглядом, потом отвёл глаза и жестом указал на груду дерева. Мы взялись за новую доску.
— Могла бы предупредить меня, что собираешься в творческий отпуск, — укорил Уолтер. — Я не жалуюсь, просто так было бы проще. Зарплата, разумеется, по-прежнему шла на твой счёт в банке. Не хочу сказать, что ты не заслужила, у тебя накопилось… шесть или, может, семь месяцев отпуска?
— Скорее семнадцать. Я никогда не брала отпусков,
— Всегда возникало что-нибудь срочное. Ты же знаешь, как это бывает. А я знаю, что ты заслуживаешь и большего, но не думаю, что ты подставишь меня и возьмёшь все отпуска подряд. Я тебя знаю, Хилди. Ты ведь так со мной не поступишь.
— А ты проверь.
— Смотри: из того, что стряслось, получился такой грандиозный материал. Ты единственная, кому я доверил бы работу над ним. Но что…
Я бросила конец последней доски. Уолтер вздрогнул от неожиданности, разжал руку и отскочил. Тяжёлый груз с грохотом рухнул на дно телеги.
— Уолтер, я совершенно серьёзно не желаю ничего об этом слышать.
— Хилди, будь умницей, ведь никто другой…
— Этот разговор начался не с того конца, Уолтер. Так или иначе, тебе всегда удавалось удерживать меня. Думаю, именно поэтому я и не пришла прямиком к тебе и не высказала всё начистоту. Это была моя ошибка, теперь мне это ясно, так что я собираюсь…
Он протянул руку, и я в очередной раз попалась на удочку.
— Пришёл я сюда вот зачем… — сообщил Уолтер, уставился в землю, затем робко покосился на меня, будто провинившийся малыш, — в общем, я хотел принести тебе вот это.
В руке у него была моя фетровая шляпа, измятая сильнее обычного после долгого путешествия в заднем кармане его брюк. Я поколебалась, но взяла её. На лице Уолтера появилось некое подобие полуулыбки — и если бы я увидела в ней хоть грамм злорадства, то запустила бы злосчастным головным убором ему в морду. Но злорадства не было. Я разглядела другое — капельку надежды, чуть-чуть беспокойства и, поскольку это было лицо Уолтера, нечто вроде угрюмой-но-почти-симпатичной застенчивости. Должно быть, подобное далось ему непросто.
Ну что тут поделаешь? Швырнуть шляпу обратно было никак нельзя. Не могу сказать, что мне когда-либо нравился Уолтер, но я не испытывала к нему ненависти и уважала его как журналиста. Вдруг я заметила, что мои руки движутся — машинально, бессознательно они пытались вернуть шляпе форму, углубляли вмятинку на тулье, большие пальцы ощущали приятное прикосновение материала. Этот момент внезапно сделался глубоко символичным, чего мне менее всего хотелось.
— На ней до сих пор кровь, — произнесла я.
— Не смог отчистить как следует. Хочешь, заведи новую, если эта пробуждает дурные воспоминания.
— Так или иначе, всё это не имеет значения, — пожала я плечами. — Спасибо за хлопоты, Уолтер.
Я бросила шляпу на кучу опилок, погнутых гвоздей, бракованных реек, обрезков досок и скрестила руки на груди:
— Я уволилась.
Уолтер долго смотрел на меня, затем кивнул, вытащил из заднего кармана штанов насквозь мокрый носовой платок и промокнул лоб.
— Если не возражаешь, я не буду помогать тебе доделывать, — сказал он. — Мне пора возвращаться в офис.
— Конечно! Послушай, ты не мог бы перегнать телегу обратно в городок? Погонщик мулов сказал, что вернётся за ней до темноты, но я беспокоюсь за мулов: их одолеет жажда, так что было бы…
— Что такое мул? — перебил он.
В конце концов я усадила его в телегу, задницей на голый бортик, дала в руки поводья и проследила, как он с выражением сомнения на жёлчном лице медленно двинулся по просёлочной дороге к городу. Должно быть, он вообразил, что "правит" мулами. "Попробовал бы ты заставить их свернуть в сторону с пути!" — подумала я. Единственной причиной, по которой я позволила ему питать эту иллюзию, было то, что мулы знали дорогу.
Уолтер стал моим последним гостем. Я подождала, не покажутся ли Фокс или Калли, но тщетно. Я рада, что не встретилась с Калли, но была немного уязвлена тем, что Фокс предпочёл держаться подальше. Бывает ведь, хочется одновременно двух взаимоисключающих вещей… Я действительно хотела, чтобы меня оставили в покое — но он мог хотя бы попытаться, ублюдок.
Моя жизнь покатилась по привычной колее. Я вставала с рассветом и работала над хижиной, пока жара не становилась нестерпимой. Тогда я тащилась на сиесту в Нью-Остин, чтобы хлебнуть пару глотков домашней бражки, которую бармен именовал подпольным виски, да перекинуться в покер с Недом Пеппером и прочими завсегдатаями. В салуне мне приходилось носить рубашку — половая дискриминация чистейшей воды, одна из тех, что, должно быть, превращали в ад жизнь женщины 1800-х годов. Во время работы я надевала только брюки из грубой бумажной ткани, сапоги и сомбреро, защищавшее голову от солнечного удара. Выше талии я загорела, как орешек. Как могли женщины Западного Техаса носить летом то, во что были закутаны девушки из бара, для меня одна из величайших в жизни загадок. Правда, если вдуматься, мужчины одевались так же тепло. Загадочная всё-таки культура была на Земле.
С приближением вечера я возвращалась в хижину и трудилась до заката. В сумерках готовила ужин. Иногда ко мне присоединялся кто-нибудь из друзей. Я приобрела определённую известность своими галетами на пахте и извечным горшочком бобов, в которые добавляла самые невероятные ингредиенты. Возможно, я смогла бы построить новую карьеру, если бы мне удалось заинтересовать жителей Луны изысками техасского чили.
Я всегда проводила час без сна после того, как угасал последний луч дня. Разумеется, мне не с чем сравнивать, но казалось, будто ночной вид звёздного неба — вероятно, самая близкая к реальности штука, такая же, что я увидела бы, если бы перенеслась в настоящий Техас, на настоящую Землю, теперь, когда с неё исчезла вся человеческая грязь. Это было восхитительно. Ничего общего с ночью на поверхности Луны — гораздо меньше звёзд, но в этом-то и прелесть. Ибо, с одной стороны, на лунное ночное небо всегда смотришь через как минимум одно толстое стекло. И никогда не почувствуешь освежающий ночной бриз. С другой — лунное небо чересчур сурово. Звёзды сияют безжалостно, не мигая, смотрят вниз без снисхождения к Человеку и всем его тщаниям. А большие и яркие звёзды Техаса подмигивают тебе. Они понимают и разделяют шутку. За это они мне и нравились. Когда, вытянувшись на своём походном ложе, я слушала, как койоты воют на "луну" — я и их тоже любила, именно за это, хотелось подвыть им… — на меня нисходило состояние, максимально близкое к покою, который я когда-либо находила или сумею найти.
Вот так я провела месяца два или около того. Спешить с хижиной было ни к чему. Я намеревалась построить её как следует. Дважды отрывала большие участки приколоченных досок, когда узнавала новый способ что-либо сделать или мне переставала нравиться моя старая, неумелая и оттого некачественная работа. Думаю, я страшилась самой мысли о том, чем заняться, когда наконец завершу постройку.
И не без причины. Наступил — как он всегда наступает — тот день, когда мне стало больше не над чем работать. Ни один винт ни на одной петле уже нельзя было завернуть потуже, ни одну поверхность отполировать получше, ни один кусочек дранки на крыше поправить.