Стальной рассвет. Пески забвения
Шрифт:
Жункей лежал на земле, руки заведены назад и связаны, ноги тоже привязаны к толстой деревяшке длиной во весь его небольшой рост. Он был тих и спокоен, лёжа с закрытыми глазами, тогда как среди крестьян слышались всхлипывания и даже едва различимые угрозы в адрес аджеронов.
Не обращая на это внимания, воины закончили с приготовлением места казни, по кивку барона подхватили за концы жердь с привязанным к ней Римаром Жункеем и положили сверху на кучу хвороста деревяшек и соломы.
Заголосили женщины, загудели мужчины. Четверо воинов, с разных сторон подпалили кучу. Кто-то из крестьян бросился спасать Посвящённого, но их ждала смерть от мечей аджеронов.
Оранжевые языки жадно лизнули тело. Жункей задёргался, закричал, а через мгновение дикие вопли разносились по округе…
Многие жители в страхе бросились в свои дома, укрывшись там, зажав уши, чтобы не слышать ужасных криков. Остальные попадали на колени, где стояли, истово вознося молитвы…
Всё закончилось быстро, вопли заживо горящего стихли. Когда костёр начал прогорать, а куча осела, аджероны сели на коней и покинули деревню, оставив за спиной тлеющие, дымящиеся головёшки костра. Крестьяне боялись приближаться к нему, ожидая гнева богов. Однако к их большому удивлению ничего не происходило. Они с опаской начали подходить, разглядывая со смесью любопытства и ужаса страшно обожжённое тело человека, ещё совсем недавно бывшего для них почти равным самим богам.
Ехавший рядом с бароном Перегнер Гермут молчал, изредка бросая взгляды на тоже молчащего Тувлера.
Барон заговорил первым.
— Что, Перегнер, считаешь, я поступил неправильно?
— Нет, милорд. Я так не считаю, — спокойно ответил дворянин. — Этот Посвящённый был опасен своим стремлением настроить против вас всех колмадорийцев. А если бы он объединился с выскочкой, называющим себя наследником Атуала Третьего, то наше положение стало бы безнадёжным. Так что вы, милорд, поступили правильно.
— Это очень хорошо, Перегнер, что ты понимаешь меня, — удовлетворённо произнёс барон. — Все эти годы не было случая, чтобы мы поступали так жестоко с колмадорийцами. Да, мы были высокомерны и заносчивы, да, подавляли изредка вспыхивающие бунты, казня зачинщиков, усмиряя этим остальных. Но чтобы вот так — сжечь живьём истинного Посвящённого… Это впервые. Я знаю, что за этим последует. Но у нас всё равно нет пути назад. Отныне — или мы их или они нас. Наша мягкость к этим еретикам сослужила нам самим плохую службу. Теперь мы вынуждены пожинать плоды своей мягкотелости. Теперь с этим покончено. На востоке наших соотечественников, перебравшихся в Колмадор из Аджера, проживает значительно больше, чем коренных жителей. В тех краях я соберу армию. Мы снова двинемся на запад, отвоёвывая утерянную так легко власть.
— Не нужно винить себя в этом, милорд. Это произошло не за один день. Завоёванную в кровавых сражениях власть мы начали терять, как только наместником был назначен Минук Уулк. Повеление нашего монарха, желавшего пошутить, да простите мне вольность в словах, милорд, дорого обошлось.
Тувлер лишь кивнул молча.
Им предстоял непростой путь. Но они, закалённые в сражениях, готовы были пройти его, чтобы стать победителями.
Глава XI
Сражения у Трасимского озера, при Месиннах, у Фессара
Ещё не наступило лето, а по восточным землям Колмадора пошёл слух о жестокости аджеронов, чего раньше не случалось. Теперь они вели себя как истинные завоеватели, неся смерть и разрушение. В первую очередь нападению крупных аджеронских
Так пал монастырь Синарт. В короткой и жестокой сече полегли все братья вместе с отцом Ирустом.
Другие монастыри не избежали сей печальной участи.
Те колмадорийские дворяне, что решили пойти за бароном, рассчитывая сохранить прежние привилегии, были вынуждены принять иную веру, чтобы не слыть еретиками. Теперь им, предавшим свою страну, народ и веру, пути назад не было. Они зверствовали пострашнее самих аджеронов, выслуживаясь, зарабатывая благосклонность.
Простой народ, спасаясь, в страхе хлынул от границ с Аджером в центральные и западные земли Колмадора.
К тому же на юге после зимы оживились энгорты и начали продвижение дальше на север, где уже сошли снега и проклюнулась первая трава. Они оставляли за собой частоколы с посаженными на них несчастными…
С южных земель на север и запад под защиту юного Саорлинга тоже устремились беженцы.
К лету весь Колмадор гудел как потревоженный улей.
В начале лета войско под предводительством Эрла Сура стало лагерем под Пиероном. Юный Саорлинг при большом стечении ликующего народа, под торжественные звуки многочисленных труб, в окружении наиболее приближённых дворян въехал в городские ворота. Сопровождающая его кавалькада с трудом пробиралась по запруженным людьми улочкам, направляясь к замку, где с момента его постройки пребывали все короли. Лишь последние двадцать с лишним лет эти чертоги оскверняли захватчики и простолюдины. Неожиданно для всех появившийся сын самого Атуала Третьего вселил в сердца надежду на освобождение страны от аджеронов и энгортов.
Коронация состоялась по всем правилам. По этому поводу объявили трёхдневный праздник. Простолюдины, купцы, дворяне, каждый в своём кругу славили юного короля, пили пенный эль, веселились, танцевали и верили только в лучшее.
Но так уж устроен этот мир по воле богов, что на смену радости приходят заботы и беды. Когда юному королю принесли весть о том, что барон с тридцатитысячной армией выступил к Пиерону, а на юге под ударами энгортов пал очередной город, Эрл Сур восседал на троне, держа в руках усыпанную драгоценными каменьями золотую корону. Рядом стоял граф Югон Тревин, ставший при юном короле главным советником. Кроме них в зале никого не было, пока начальник стражи не известил о прибытии гонцов, принёсших тревожные вести.
Водрузив корону на голову, Эрл принял гонцов, выслушал и отпустил, велев начальнику стражи обеспечить им надлежащий отдых.
Вновь оставшись наедине с графом, Эрл опять снял корону, поворачивая её в свете лучей солнца, пробивающегося сквозь цветные квадратики стёкол. В солнечных лучах драгоценные каменья искрились гранями, вызывая у юноши грустную улыбку.
— Позвольте узнать, ваше величество, чему вы так печально улыбаетесь? — поинтересовался Югон Тревин.
— Я думаю о том, граф, что став королём, не являюсь таковым, пока мою страну раздирают на части энгорты и аджероны. Что мне эта корона? Что эта мантия и дорогие одежды? До меня дошёл слух, что некоторые дворяне уже плетут интриги, чтобы выгадать побольше привилегий, приблизиться ко мне. И это в то время, когда простой народ утопает в собственной крови.