Стальные корсары

Михеев Михаил Александрович

Единственное, пожалуй, что действовало на лейтенанта успокаивающе, так это напоминающая башню фигура за спиной. Костин, бывший матрос, а ныне прапорщик по адмиралтейству и, по совместительству, командир абордажной группы (если у человека лучше всего получается бить морды, грешно это не использовать) стоял, широко расставив ноги и держа руки у двух расстегнутых кобур на бедрах. Своей позой он один в один копировал поведение ковбоев из американских вестернов. Что поделаешь, прапорщик был не чужд прекрасного, и в том, оставшемся сейчас лишь в памяти мире, исправно посещал синематограф. Вот и сейчас он, надо сказать, выглядел внушительнее и колоритнее любого киногероя. Револьверы, кстати, тоже работали на образ - настоящие американские кольты, взятые среди прочих трофеев при захвате «Нью-Орлеана».

Хорошо еще,

что никому не приходит в голову проверить, так ли он мастерски владеет оружием, как кажется, мимолетом подумал Севастьяненко. Как ни странно, эта мысль помогла ему немного расслабиться, хотя, казалось бы, все должно было быть наоборот. Уж кто-кто, а он знал возможности Костина не понаслышке. Прапорщик умел лихо бить морды и метко стрелял с обеих рук - не зря регулярно тренировался вместе с казаками. А вот с умением выхватывать оружие прежде, чем окружающие почувствуют неладное, дело обстояло с точностью до наоборот. Разумеется, бывают люди крупные, но притом быстрые, как кошки, но прапорщик к ним не относился. Излишняя мускулатура ему, скорее, мешала, слегка сковывая движения, и потому стрелял он, хотя и очень прилично, но не слишком быстро. Хотя тренировался, конечно, постоянно, а Трамп даже показал ему, как это делается - за свою бурную молодость Юджин успел объездить всю Америку, побывав, в том числе, и на Диком Западе. Так что оружие он выхватывал всем на зависть, и Костину до него было далеко. Но прапорщик не сдавался, что, разумеется, через какое-то время просто обязано было дать плоды. Только вот случиться это должно было очень нескоро.

Сделав успокаивающий жест и надеясь, что его мандраж никто не заметит, Севастьяненко обратил, наконец, внимание на идущего к ним высокого, сухощавого офицера. Матросы расступились перед ним, как вода под форштевнем. Остановившись в двух шагах перед лейтенантом, британец несколько секунд рассматривал его, демонстрируя как истинно британское спокойствие, так и свойственное островитянам презрение к окружающим, а затем скрипучим голосом поинтересовался:

– Вы кто такой?

– А вот это должно интересовать вас в последнюю очередь, - Севастьяненко внутренне аж перекосило. Хамство британцев выбешивало его уже давно, но это воспринималось даже как-то привычно. Однако когда этот кретин начинает изображать из себя властителя мира, стоя на палубе тонущего корабля, да еще и под прицелом орудий - это, знаете ли, уже наглость. Как ни странно, возмущение помогло справиться с нервами, и дальше лейтенант вел себя так, словно видел перед собой какого-нибудь туземного князька из Африки. Это оказалось неожиданно просто и моментально ему понравилось.
– Для вас сейчас намного важнее уяснить для себя простую истину: конечно, вас здесь толпа, и за борт вы меня можете выкинуть моментально. Вот только я в званиях невеликих хожу, мою потерю как-нибудь переживут. Зато если мы в срок не вернемся на свой корабль, после этого с вами разговаривать уже не будут, а начнут просто топить, и волны покраснеют от крови. И пленных никто брать не будет. Ясно?

Говорил он с расчетом, что его услышат и поймут не только немногочисленные офицеры, но и толпящиеся вокруг матросы. Одно дело выполнять приказы, другое дело - точно знать, что тем самым ты подписываешь себе приговор. Нет, британцы, разумеется, храбрые солдаты, но в безнадежный бой из-за прихоти уже загнавшего их в глубокую задницу капитана они пойдут с ба-альшой неохотой. Если вообще пойдут.

– Так вы командир этой посудины, - как можно небрежнее продолжал между тем Севастьяненко, нарочито спокойно, по-хозяйски, оглядываясь. Секунду спустя он убедился, что тон выбрал правильно - привыкшие смотреть на других свысока часто теряются, когда чувствуют, что противник сильнее.

– Я, - механически ответил британец.
– Капитан второго ранга...

– Оставьте, - прервал его Севастьяненко.
– Как вас зовут, меня не интересует. Поскольку если мы придем к соглашению, то вскоре я вас больше не увижу, а если не придем, то мне и вовсе будет все равно, как звали еще одного покойника. Так что оставим изящные словеса до лучших времен. Ведите, капитан, нас туда, где мы сможем поговорить без помех.

В просторном капитанском салоне (ох, и пробило же лейтенанта на зависть при виде этого благолепия - на маленьком «Нью-Орлеане» все было куда проще) он по-хозяйски реквизировал

бутылку мадеры, и, не мудрствуя лукаво, разлил янтарную жидкость по бокалам. Посмаковал изделие португальских виноделов, неодобрительно покосился на Костина, залившего в себя вино одним махом, и вздохнул:

– Не обращайте внимания на моего спутника, капитан. Он не блещет хорошими манерами, зато может, случись нужда, одной рукой оторвать даже самую тупую голову. Согласитесь, это тот самый случай, когда одно-единственное достоинство перевешивает целую кучу недостатков. Так что давайте сразу договоримся: разговор ведем конструктивно, а то, боюсь, он потеряет терпение. Да вы пейте, пейте...

– Кто вы?
– резко спросил британец, отставляя бокал.
– Вы что, с ума сошли? Вы знаете, что с вами сделают за нападение на наши корабли в наших водах?

– В ваших водах?
– лейтенант искренне рассмеялся. Потом резко встал и навис над своим визави, что оказалось на удивление просто - хотя ростом британский капитан был и повыше него, зато Севастьяненко оказался заметно шире в плечах.
– Это вы, уроды, решили за нами погоняться. В НАШИХ водах.

– Чего-о?
– глаза британца едва не вылезли из орбит от удивления.

– Того-о, - передразнил его Севастьяненко.
– Это - наши воды, и вам здесь делать нечего. А раз уж решили поиграть в героев, то я даю вам пятнадцать минут. За это время, думаю, решите, что вам предпочтительнее - сдаться или отправиться купаться. Говорят, в этих водах много акул...

– Сдаться? Вы в своем уме?

– А что? Нам пригодится ваш корабль, не откажемся и от судовой кассы. А ваши никчемные жизни, поверьте, никого не интересуют. Высадим на каком-нибудь уютном островке, их здесь много, и рано или поздно вас подберут.

– Это пиратство...

– Мнение побежденных никого не волнует, - отмахнулся Севастьяненко.
– Если через пятнадцать минут ваша тряпка еще будет висеть на мачте, наши крейсера откроют огонь. И, когда будете сдаваться, даже и не думайте изобретать адскую машинку - остаток пути вы проделаете в трюме этого самого крейсера, так что в случае незапланированного инцидента на дно пойдете вместе. Надеюсь, вы все поняли, и между нами не осталось никаких недосказанностей, капитан.

Через десять минут Юнион Джек, вяло трепыхаясь на ветру, медленно, будто неохотно, пополз вниз. А еще через полчаса Иванов, принявший командование «Сатлиджем», приступил к спасательной операции. Нельзя сказать, чтобы он так уж горел желанием поменять мостик своего пускай и поврежденного в этом бою, но все-таки не собирающегося тонуть крейсера на покалеченный и еле держащийся на воде трофей, однако деваться было некуда. Из них из всех только он имел опыт командования крупнотоннажными кораблями, причем опыт достаточно солидный. Все же вести перегруженный «Херсон» вокруг всей Европы, да еще и в не самую спокойную погоду - это не вальс на паркете танцевать. Вот и пришлось Иванову тащить еще и этот воз, понимая, что дальше будет только тяжелее.

Вообще, конечно, сам по себе «Сатлидж» шансов не имел. Помимо дыры в борту, вода замкнула провода, и теперь динамо-машина крейсера нуждалась в ремонте. Обесточенные помпы встали, и сейчас вода, плещущаяся в трюме крейсера, медленно прибывала - очевидно, заявленная хвалеными британскими кораблестроителями герметичность переборок оказалась несколько преувеличена. Однако когда рядом встал другой корабль, и с него по временной линии подали ток, ситуация изменилась. После нескольких часов работы удалось откачать воду из неповрежденных отсеков и тем самым значительно спрямить крен. Это было хорошо - Иванову не хотелось заниматься контрзатоплением отсеков на незнакомом корабле, слишком легко можно перестараться и вместо спрямления вовсе перевернуть крейсер. Одновременно с откачкой к пробоине подвели пластырь из нескольких слоев брезента. Повезло, что дыра оказалась не особенно крупной, но все равно матросы, которым пришлось нырять в холодную воду, высказывали свое мнение об этой работе исключительно матерно. Тем не менее, промучившись всю ночь и половину следующего дня, удалось не только наложить пластырь и откачать воду, но и заделать пробоину деревянными щитами, а также импровизированным цементным ящиком. И, как оказалось, вовремя - сразу пополудни ветер посвежел, и поврежденный корабль, лишенный хода и энергии, мог бы запросто отправиться на дно.