Станция Бякино
Шрифт:
— Вон тот, что на поросёнка похож, подходил к печи, пока вы трубу чистили.
Мужик, на которого показала рукой женщина, гневно взглянул на нее.
— Что так вылупился? У меня ребенок тут, нам никак нельзя на рельсах спать.
Сережа приставил двустволку ко лбу «свиноголового» и тихо, но внятно спросил: «Зачем?»
— Шутка, обычная шутка, — начал оправдываться мужик. — Ну, плеснул растворителя из шприца, хохмы ради, подумаешь. Скукота же.
— Этот парнишка каждый день и в жару, и в дождь ходит в лес за дровами, чтобы такие, как ты, всегда могли вскипятить воду, сварить еду или просто посушить одежду. Видел такое где-нибудь еще? — продолжил Сережа. — А теперь, хохмы ради, ты сегодня ночуешь на улице. А потом умоляй его о прощении, если решишь вернуться.
Мария подошла к Сереже сзади и тихонько шепнула на ухо:
— Я тобой горжусь.
Глава 25
— Не переживай, сынок, — подбадривал мальчика Карандаш, облизывая металлическую ложку после еды. — Новые брови вырастут получше старых. Как у Брежнева, не меньше. У меня раньше сосед был, парнишка примерно твоего возраста. Как-то раз смотрю, а у него брови фломастером нарисованы. Представляешь, этот чудак решил вымыть голову, и, чтобы побыстрей высохли волосы, стал сушить их над газовой плитой. И смех и грех, брови вспыхнули, не заметил как. Хорошо хоть так всё обошлось. Потом оказалось, что выходить на улицу без бровей парень слишком стеснялся и поначалу рисовал их карандашом, но тот быстро стирался. Тогда и принял решение перейти на фломастеры.
Крантик громко расхохотался, и, когда немного успокоился, с улыбкой на лице произнес:
— Ну и горазд же ты врать, Игорь Маркович.
— Ничего я не вру, вот поживи с мое еще, и не такое увидишь, — Карандаш вышел в открытую дверь станции на перрон и, уставившись вдаль, принялся поглаживать свой живот, набитый горячей похлебкой из странной на вид рыбной консервы.
— Не ходи за мной по пятам, — повернулся Борис Валентинович к напарнику. — Это в ходке лучше идти след в след, а за грибами держись чуть в стороне. Так большую площадь сможем осматривать.
Сережа отошел в сторону и продолжил поиски.
— Далеко в лес не заходи, — продолжил учить наставник. — Грибы они на опушке растут, где больше света и влаги доходит до земли. Уж поверь мне на слово. Помню, в детстве с дедом весь лес вдоль и поперек облазили. Сейчас-то, конечно, его не узнать, зарос весь. И даже в полях растут молодые березки. Вообрази только, когда-то люди целину поднимали, даже не на лошадях, а на коровах. Впрочем, сейчас это уже не важно, вряд ли всё вернется на свои места.
— Борис Валентинович, — Сережа нашел длинную палку и время от времени шевелил ею листву на земле. — Еда ведь скоро кончится. Ее и так уже большой дефицит. Почти все места зачищены, не считая тех, где толпы мертвецов обитают.
— Начинаешь задумываться? — Борис наклонился, поднял средних размеров подберёзовик и срезал ножом край ножки. — Эх, червивый.
Мужчина положил гриб в корзину и посмотрел на реакцию молодого человека.
— Ну что смотришь? — улыбнулся Борис. — Червивый тоже можно есть, неприятно просто, и всё, а если не знать, то вообще до фонаря. Сам же сказал, что готовая еда в наших краях кончается, вот и экономь.
Напарники прошли молча еще немного, и Борис вдруг продолжил:
— Дед мой знаешь как делал? Подтопок разожжёт в доме, грибы такие порежет крупными кусками, на проволоку наденет и в саму печь положит на кирпичи. Черви от высокой температуры сами и вылезают. Сухие грибы хранить можно долго, потом суп из них просто отличный.
— Игорь Маркович говорит, что с грибов толку нет, — Сережа поправил рюкзак на плечах. — Мол, не усваиваются они в человеческом организме и выходят из него живьем.
— Возможно, Карандаш и прав, — Борис нагнулся и поднял еще один гриб. — Я спорить не буду, но какая-то часть все равно усваивается, думаю, надо в воде подольше варить, тогда и толку будет больше. И потом, засыпать с набитым брюхом куда веселей, или, например, давишься пару недель одними макаронами, а тут тебе разнообразие какое-никакое. Слушай, на худой конец, их можно выменять на что-нибудь другое, а по уму — так на зиму припрятать.
Дальше напарники шли молча, лишь изредка Сережа показывал Борису найденные незнакомые ему грибы. Мужчина, не беря их в руки, смотрел и, мотая головой, говорил, чтоб Сережа не поднимал больше подозрительные на вид.
Пройдя еще около часа, напарники перешли на другую сторону железной дороги и двинулись по опушке обратно в сторону станции Бякино.
— Борис Валентинович, смотрите, кто-то идет вдоль рельс, — Сережа остановился, достал из рюкзака пластиковую бутылку с водой и сделал большой глоток, открутив крышку. — Вам не кажется их лица знакомыми?
— Эти выжившие частенько у нас ночуют, — Борис взял открытую бутылку из протянутой руки Сережи и несколько раз глотнул воду маленькими порциями. — Только видок у них что-то странный. Помятый, что ли, и хромает вон один. Может, случилось чего? Давай подойдем.
Вдоль железнодорожных путей шли выжившие бродяги: две женщины средних лет, одна из них с ребенком, мужчина придурковатого поведения, явно болен, и дед с свежесрубленной палкой, сильно хромающий на одну ногу.
Напарники вышли к рельсам и дождались путников. Одна из женщин их узнала и принялась реветь, прижав голову ребенка к своему телу. Вторая подошла и приобняла дитя с другой стороны, как бы закрывая собой от посторонних. Сережа узнал в ней выжившую, что указала на свиноголового бродягу, решившего подло и опасно «подшутить» над Грантом.
— Что случилось? — поинтересовался смотритель.
Странный мужчина взял дедушку под руку и помог ему присесть на металлический рельс. Дед закатал левую штанину брюк и принялся тихонько растирать большой синяк на ноге в районе берцовой кости.
— Вернулся окаянный, — проговорила сквозь слезы женщина.
— Кто? — удивился Сережа и посмотрел на Бориса.
— Этот, который на поросёнка похож, — продолжила женщина, не успокаиваясь. — Ну, ты его ещё выгнал со станции за то, что подлил в печку какой-то гадости.