Станция на пути туда, где лучше
Шрифт:
Я знал, что он спросит, и заранее ткнул пальцем в номер:
– А314.
– А-а, – протянул отец удивленно, будто ехал по ней впервые в жизни. – Старая добрая А314! И куда она ведет?
– В Эйлсбери, – ответил я. – Папа, ты так и будешь всю дорогу спрашивать?
– Да, время от времени. – Он хмыкнул. – Чтобы убедиться, что ты тянешь лямку. То есть чтобы ты с курса не сбился, а не то заведешь нас куда-нибудь в море.
Он пытался меня развеселить. Но в последние годы мы так редко бывали вместе, что я разучился улавливать оттенки его настроения. Отеческая болтовня, мимолетная досада
– Эй, глянь! – Он указал вперед и влево. – Что у него там, мышь?
Чуть поодаль, над выжженной травой, парил красный коршун.
– Полевка, – сказал я. – Они полевками питаются.
– Откуда ты знаешь?
– К нам в школу лектор приходил, рассказывал.
– Из Королевского общества охраны птиц?
Я кивнул.
– Интересно! Жаль, меня там не было.
– Подумаешь, лекция как лекция, ничего особенного.
– Может, еще одну устроят, я бы тоже пришел.
– Да, может быть. Только родителей, кажется, не пускают.
Чем ближе, тем отчетливей видно было птицу. За полмили темнел лишь силуэт на фоне неба, а теперь я мог разглядеть тончайшие движения крыльев, каждый взмах. Отец притормозил, дал мне полюбоваться.
– Великолепно! – восхитился он.
Ржаво-красные крылья с белыми метками раскинуты буквой Т, в когтях безвольно болтается зверек.
– Кажется, у него там кролик, – предположил я.
– Чего он ждет?
– А?
– Что ж не улетит и не съест?
Коршун скрылся из виду, уплыл вдаль, в историю.
– Наверное, высматривал еще добычу.
– Это, должно быть, самка, – сказал отец. – У нее там птенцы, их надо кормить… как они правильно называются? – Мы снова летели на полной скорости. – Коршунки? Коршунята? – Мир за окнами проносился блеклым пятном. – Щенята-коршунята.
Я прыснул.
– Сколько ехать до Лидса?
Отец отпустил педаль.
– Я тебе уже наскучил?
– Нет, просто хотел узнать, сколько миль.
– Ты у нас штурман, ты и скажи.
– Но ты уже столько раз тут ездил! Тебе проще сказать.
– У тебя карта перед глазами, так? Вот и соображай. Каждый квадратик два на два дюйма. А в дюйме, грубо говоря, три мили. И если все их сложить…
– Неважно, – отмахнулся я, – ехать нам часа три, мама говорила.
– А ты ей поверил на слово, и все? Жалкая отмазка!
– Тогда дождусь указателя и прочту на нем.
– Лодырь.
Я пожал плечами.
– А я-то тебя считал любознательным!
– Возьми да скажи, ну что тебе стоит?
– Понимаешь, – начал отец, – в жизни все не так просто, как тебе хочется. И когда подрастешь, в голове останутся не те знания, что тебе на блюдечке поднесли, а те, что сам добывал. Взять хоть эту машину. Хочешь узнать, как она мне досталась?
Сейчас он, конечно, расскажет, и неважно, хочу я знать или нет.
– Эта машина мне досталась от старушки, чей дом я ремонтировал. Славно у меня вышло, верь моему слову, будто картинка из журнала “Идеальный дом”! Но, сказать по правде, очень тяжело мне это далось. Не просто все стены покрасил – три слоя водоэмульсионки, два слоя лака, – там у нее были обои, еще довоенные, приклеены промышленным клеем, под ними будто ушной серой намазано. Все обои пришлось отдирать, соскребать, от пола до потолка, а уж потом грунтовать. Зато в итоге старушка так была довольна, что решила мне отдать машину мужа, он незадолго до того умер, она ее продать собиралась, но сказала: “Знаешь что, Фрэн? Я видела, как здорово ты работаешь, а твой фургончик страсть как дымит – забирай машину Эдварда”. Хотела ее отдать в хорошие руки, тому, кто оценит. Видишь вон ту цифру? – Он ткнул пальцем в прозрачный пластмассовый экран счетчика пробега. – Больше сотни тысяч миль, да? А тогда было меньше девятисот. Я каждой пройденной милей горжусь, а о потраченных силах никогда не жалел. Понимаешь, к чему я веду?
– Ага, – кивнул я. – Понимаю.
– Умница.
Знай я тогда то, что знаю сейчас, – что “вольво”, в котором мы едем, куплен в рассрочку в Чесхэме десять лет назад и до сих пор оформлен на мамино имя, – я бы не повелся на историю о награде за труд. А тогда я принял его ложь за чистую монету.
Он свернул на первую же заправку с недорогим дизельным топливом. Пока он рассказывал, стрелка датчика топлива упала к нулю, и мы проехали, наверное, штук пять бензоколонок, прежде чем остановились на этой. Развалюха, каких было много в те времена, выглядела так, будто тут на досуге хозяйничала пестрая компания местных пенсионеров. Площадка не заасфальтирована, рукоятки насосов разъела ржавчина. В банках из-под маргарина – поникшие гвозди'ки на продажу.
Пока отец заправлялся и расплачивался, я ждал в машине с раскрытым атласом на коленях, изучал маршрут, который он начертил ярко-желтым. Сверстники мои учились читать карты на скаутских сборах, а я эту науку постиг благодаря уловке отца. Я сосчитал квадраты, перевел в дюймы и получил нужный ответ: до Лидса сто девяносто миль или около того. Но заметил я и кое-что другое. Отец выбрал не самый прямой маршрут. Он решил держаться извилистых второстепенных дорог.
Отец шагал по заправочной площадке, изучая чек.
– Я думал, выйдет дешевле, – сказал он, усаживаясь рядом. – Цены повысили, а прейскурант поменять забыли, раздолбаи. – Он спрятал чек в карман. – Конфетку хочешь? – И сунул мне под нос пачку мятных леденцов “Фокс”.
– Нет, спасибо.
– Я для нас припас по батончику на потом. – Перегнувшись через меня, он открыл бардачок и сунул туда свой запас сладостей.
– Почему мы едем не по магистрали? – спросил я.
Посасывая леденец, отец завел мотор.
– Там ремонт, – объяснил он. – От самого Лестера пробка, лучше обогнем.
– А-а. – Я поверил на слово. Мне казалось, у отцов нюх на подобное, как у мам – природный дар составлять букеты. Он врал так непринужденно, так уверенно, что у меня не хватало храбрости усомниться. – Все равно в милях столько же выходит, я считал.
– Значит, одобряешь? – Он вырулил с бензоколонки обратно на шоссе. – Видишь ли, штурман с капитаном должны быть заодно. Никакого самоуправства.
Я притих.
– Знаешь это слово – самоуправство?
– Нет.
Он помолчал, перекатывая во рту леденец.