Станция

Ветер Ксения

Он всё равно заражен.

Нельзя выходить за пределы деревни – простой истиной, усвоенной каждым даже раньше первого класса, естествознания и уроков ОБЖ. Элис наклоняется ближе, всматриваясь в его лицо, пытаясь найти отличия – от просто больного, от просто умирающего – и не может понять.

Зараженные не должны быть такими, какими бы они ни должны были быть.

– Как ты оказался здесь? – спрашивает она осторожно.

Зараженный хмурится, будто и сам не может понять – вспомнить, ухватить мысль. Кувшин он опускает на землю, и тот легко выскальзывает из его ослабших пальцев – но он не замечает. Сглатывает, несколько раз нервозно открывает

было рот, закусывает губу, и выражение его лица растерянное, просящее и испуганное – какое могло бы быть у ребенка.

Как если бы пришел за чем-то очень важным.

Может, он вспоминает, что должен был её укусить.

– Спасибо, – говорит он.

Нужно представиться, но зараженный не спешит следовать приличиям, и Элис приходится из них двоих быть взрослой. Ей интересно о нём всё.

– Я Элис, – представляется она, но не протягивает ему ладони.

Он смотрит на её руку долго, но не спрашивает – чувствуя подвох, но не понимая, в чем именно. Это уже не пугает и не удивляет Элис. Она садится удобнее рядом с ним, подбирая под себя ноги –на землю, рядом со своей клумбой, и опавшие, алые лепестки тюльпанов накрывают его, как диковинное конфетти, как снег или как раны.

– Что это? – спрашивает он вместо имени.

Зараженный приходит не настолько часто, чтобы ей надоесть.

Он берет один из лепестков в руку и подносит к лицу, всматриваясь и щурясь – будто тот светится или жжется. Порыв ветра чуть не уносит лепесток, и зараженный дергано сжимает его в кулак – слишком грубо, комкая. Он двигает руку ближе к лицу медленно, с трудом – медленно и упрямо, преодолевая боль движения. Пальцы его дрожат – старостью, болезнью, истощением или волнением – ужасом или благоговением перед чудом.

Элис отводит взгляд, обернувшись на шум– ветер трещит сухими листьями крон. Вороны разлетаются, каркая – хотя Элис ни разу не видела в их огороде ворон. Когда она поворачивается – зараженного уже нет. Лепестки опадают, кружась, как листья, поднятые ветром.

Один из них мертвого, черного цвета.

Элис знает – она увидит зараженного еще; и еще теперь знает – страдают от жажды в его мире.

Всегда зараженный исчезает так, стоит упустить его из вида всего на несколько секунд, задержать на самом уголке зрения–частым трюком, и Элис так и не смогла понять, как же он появляется на её клумбе. Как появляется и как исчезает, и она уже умеет просто знать о некоторых вещах, не понимая – как не знала когда-то, почему восходит и садится солнце, сменяет зиму весна, почему горит огонь и затухает без воздуха, откуда появляются дети и куда пропадают старики.

Элис знает главное – она поймет со временем, как поймет законы физики и связи химических элементов. Всё можно понять со временем. Детским любопытством – она уже начинает ждать их следующей встречи. Им обоим нужно многое выяснить.

Когда он уходит, Элис камнем долбит кувшин в мелкое крошево и закапывает в клумбе с цветами.

Нельзя пить из одной посулы с зараженными.

Матери она говорит, что разбила.

***

Элис не готова, когда он приходит–никогда нельзя назвать её готовой, но – со временем она встречает его иначе, как взрослые – знакомого далекого детства, уже виденный сон, явь или воспоминание. Он стоит у клумбы и смотрит вдаль – поверх забора, дальше Станции, на другие крыши, небо или кромку леса. Иногда он тоже её узнает. Тоже ждёт, и в этот

раз его взгляд задерживается на ней с узнаванием. Элис улыбается ему, и – не сразу, неуверенно – его губы тоже растягиваются в улыбку. С каждым разом ей всё сложнее вспоминать о его заражении – то ли потому, что он приходит всё целее, то ли потому, что она начинает привыкать.

По ногам её тянет осенним холодом от щелей.

Она болеет, одна осталась дома и должна бы лежать в постели -но любопытство опять пересиливает, и Элис машет ему рукой из окна своей комнаты, плотнее кутается в шаль и выходит из дома. Опять начинают опадать первые сухие листья, каждая их встреча кажется фантазией, повторением предыдущих – одним из тысячи вариантов событий, и на клумбе, под замерзающей землей, снова спят луковицы тюльпанов.

Раньше Элис хотела позвать родителей, показать им, спросить, что делать – потому что до сих пор не знает правильного ответа, но момент упущен, десятками неловких молчаний. Она не сделала этого – ни разу, и со временем мать перестала задавать вопросы и водить к врачам, а отец научил заряжать ружье. Проходят годы, и страх превращается в тайну.

У матери дежурство на Станции, отца срочно вызвали на охоту вместе с половиной бригады.

Говорят, пробрался целый олень, и Элис никогда не видела оленей, но волнуется за отца.

– Покажи мне деревню, – просит зараженный.

Элис подходит к нему ближе, уже не пугаясь, и от него пахнет гнилью и цветами – как и всегда, даже если внешне нет ран на его теле. Шерстяная шаль колет руки, на ногах её теплые для осени валенки, и Элис уже неделю сидит дома. Ей хотелось бы погулять.

Ходить с зараженным по деревне безумие.

Безумие его знать, как знают людей, но из всех объяснений Элис находит самое глупое.

– Нельзя. Нас могут увидеть.

В этот раз он выглядит совсем как человек – её зараженный друг, мог бы сойти за человека.

Все знают друг друга в деревне, нет и не может быть незнакомых людей.

– Охотники убьют тебя.

– Мне нужно. Так нужно увидеть.

Раньше он бросался на хлеб жадно, глотая кусками – изголодавший, похожий на зверя. Теперь он берет принесенный кусок благодарно, но не ест сразу, а прячет в карман ободранного плаща. Привык, как рано или поздно привыкают к чуду, как Элис привыкла к нему. Плащ его драный, давно потерявший цвет – как если бы он шел очень издалека.

– Что увидеть?

– Всё.

Элис скоро четырнадцать, праздничный ужин, малиновый торт, и её клумба обнесена аккуратными цветными камнями. Она ждет день рождения – как раньше, но очень иначе, и каждый её праздник теперь – воспоминание их первой встречи. Он обещал запомнить дату и однажды принести ей настоящий подарок – не оттуда, откуда появляется он, потому что ничего хорошего не может быть на зараженной земле.

– Что-то не так здесь. Что-то не то. Я должен найти-то кого-то, чтобы их спасти. Что-то сделать.

Когда-то она просила его остаться. Глупой маленькой девочкой, ставшей большой.

– Кого?

– Я не могу вспомнить.

Он снова хмурится – чудовищным, бессильным напряжением, пытаясь понять, и на мгновение Элис видится – чернота начинает заливать белки его глаз. Но он моргает, сдаваясь – и чернота отступает, притаившейся в глубине болезнью. Взрослый, больной и слабый, и Элис чувствует щемящую жалость, к которой уже научилась привыкать. Не из-за неё Элис соглашается вывести его за пределы участка, не потому, что он просит, хотя и поэтому – тоже.