Стандинг
Шрифт:
Толстяк весь в поту и в рубашке с закатанными рукавами, что не противоречит одно другому.
– Ах ты, развалюха! – ревет он. – Вся изъедена жучками, а туда же, сопротивляется!
– Несчастный, что вы делаете! – восклицает графиня.
– Костер, моя графиня, – отвечает Громадина, доламывая кабинет последним ударом каблука.
Потом плавным округлым движением руки он вытирает пот со лба и заявляет:
– У Фелиция закончились дрова, и я откопал эту рухлядь в коридоре.
– Кабинет эпохи! – кричит криком насилуемой девочки благородная дама.
– Кабинет? – изумленно восклицает Мастодонт. И пожимает своими могучими
– А я и не понял. Я, конечно, видел в своей жизни маленькие туалетные кабинеты, но чтобы такой маленький – никогда.
– Этот человек лишился разума! – с рыданьем исторгает из себя дама Труссаль де Труссо, упав мне на грудь. – Мебель Ренессанса! Она обошлась мне в два миллиона!
На какое-то мгновение Бизон теряет дар речи.
– Два миллиона! За этот сундук с клопами, который держался только на честном слове! Не хочу подрывать ваш моральный дух, моя графиня, но все же скажу: продавец наколол вас как девочку. Я за сотенную тебе, то есть, вам, притащу с городской барахолки мебель и практичнее и прочнее, чем эта.
Он бросает в костер ножки от кабинета.
– Поверьте мне, душа моя, ничто не стоит нового!
Ну, это уж слишком. Графиня делает прыжок в направлении этого Атиллы с маникюром.
– Мон шер, – цедит она сквозь зубки, – вы законченный придурок и хам. Я запрещаю вам доступ в мой дом, пока вы не станете настоящим джентльменом.
Толстяк подавлен. Его прекрасная, цвета любимого им божоле, физиономия становится несчастной.
– Да что с вами, моя графиня? Будем мы цапаться из-за этого сортира Ренессанса! Если вам так нравятся обноски, то я пошарюсь на блошином рынке на предмет подыскать что-нибудь заместо этой конуры для недоносков. Там у меня есть дружок, который как раз торгует всякой рухлядью.
Но она остается иепреклонной.
– Уходите, месье!
Бедный Берю натягавает пиджак. Он такой несчастный! Он в таком отчаянии! И мне стало его жалко.
– Госпожа графиня, – перехожу я в наступление, – может быть, вы его простите...
Она отрицательно качает головой.
– Я просила его заняться самовоспитанием, самообразованием, короче, стать человеком, с которым не стыдно появляться на людях. Однако он остается на прежнем уровне!
Тут Берюрье не выдерживает и бурно и страстно извергает из себя всю злость, которую он обычно оставляет для торжественных случаев.
– Не надо посягать на мою честь мужчины, дочка! – взрывается он. – Я? На прежнем уровне! В этом смокинге, сшитом у Бодиграфа, в этой белой рубашке! На том же уровне! С такими граблями, за которые, чтобы они были такими, Филипп Английский стал бы платить жалованье своей благоверной! На том же уровне! И это после того,как я уже пропахал несколько глав из вашего пособия! Не обижайтесь, но вы ко всему прочему еще в сектантка! В постели со мной, да будет вам известно, вы что-то мало думаете о хороших манерах, когда зовете благим матом, мадам, вашу мать!
– Я сейчас умру! – с пафосом восклицает графиня.
– Именно это вы всегда утверждаете в том случае, на счет которого я намекнул, – скалится Берю.
Он идет к двери и говорит, размахивая своей энциклопедией:
– Я поднимаю вызов, моя графиня, хоккей, идет. Я стану светским человеком и в одни прекрасннй день вернусь сюда с такими манерами, что рядом со мной сам граф Парижский будет выглядеть продавцом ракушек.
Он кладет свою левую руку на энциклопедию правил хорошего тона
– Клянусь на ней!
– Госпожа графиня попросила вас выйти! – скрипит, как старая осина,лакей.
Берю в упор рассматривает его и говорит:
– Ну, ты, мумия, исчезни! Потому что до того, как я стану джентельменом, я так тебе могу врезать приемом «Кабинет Ренессанса», что, принимая во внимание твою архитектуру, из тебя как раз и получится кучка дровишек!
Затем, повернувшись ко мне, он добавляет:
– Сан-А, у меня сейчас нет времени штудировать этот Кодекс, поэтому я не знаю, нарушаю я или нет правила хорошего тона, заявляя тебе об этом, только я не хочу, чтобы ты оставался рубать один на один с мадам. Хоть она меня и отругала, я все равно питаю к ней слабость, и если ты с ней останешься тет-атет, я буду ревновать.
Все это было сказано в такой категоричной форме, что я немедля откланиваюсь:
– Мадам, после такого ультиматума я могу лишь просить у вас разрешения удалиться.
Она сухо протягивает мне руку, и я, не менее сухо, прикладываюсь к ней губами.
– Конечно, – брюзжит Толстяк, когда мы спускаемся в лифте, – тебе легко, ты во всем этом разбираешься. Что до лобзания рук и прочих нежностей, то это у тебя в крови. У тебя и язык прилизанный, и слова ты выбираешь ученые, и глаголы ты спрягаешь правильно. А я...
Его покрасневшие глаза наполняются большими крупными слезами.
– Без роду, без племени, предок – алкан. Разве с таким багажом перед тобой откроют ворота Букинджемского дворца?
Я по-дружески хлопаю его по плечу.
– Не стони, голова садовая, ты – сама простота, и это-то и подкупает в тебе. Доказать? Пожалуйста: все тебя любят. Потому быстренько запихай эту идиотскую книженцию в первую попавшуюся водосточную трубу и стань самим собой.
Но он отрицательно качает головой.
– Можно подумать, что ты совсем не знаешь твоего Берю, парень. Клятва – это клятва. Я поклялся стать парнем что надо и с манерами на «три звездочки» 9 , и я им стану. И пусть в тот день она, моя графиня, лучше не просит меня разжечь огонь в камине, например!
9
Берю, вероятно, имеет в виду гостиницу третьего разряда. Во Франции имеются гостиницы 3-го, 4-го и 5-го разрядов, которые обозначаются соответствующим количеством звездочек. – Примеч. пер.
– Да будет тебе, зайдем лучше пообедаем ко мне, – предлагаю я.
Он отказывается.
– Нет, я иду домой и буду тренироваться в расшаркивании; имея в виду мои пробелы, мне нельзя терять ни одной минуты.
Мы выходим из дома, и он уходит с высоко поднятой головой навстречу своему геральдическому будущему.
Глава третья,
В которой визит дружбы имеет самые серьезные последствия
Обеспокоенный этими событиями, которые могут отрицательно сказаться на индивидуальности Берюрье, я иду домой, чтобы быстренько пообедать. Моя мама, Фелиция, будет приятно удивлена. Фелиция у меня как птичка божья. Живет моими приходами и не переставая бормочет молитвы в адрес более или менее официально признанных святых, чтобы я почаще являлся пред ее очи.