Становление личности. Избранные труды

Олпорт Виллард Гордон

Повторю, что при желании мы можем говорить об аффилиативной потребности или инстинкте, обобщая таким образом явления, которые мы обсуждаем. Однако мне кажется, что это бесплодно: делая так, мы, скорее всего, упустим из виду уникальность жизненной истории каждого человека, как и то, что его мотивы не полностью соответствуют мотивам других людей. Имея дело с конкретными людьми, мы должны всегда иметь в виду направленные формы аффилиации.

Как развились эти постинстинктивные единицы – это, конечно, загадка научения, предмет, который мы здесь исследовать не можем. Мы знаем, что установки принимают форму отчасти под давлением конформности и подражания; знаем, что главное влияние оказывают родители, но свое воздействие – и хорошее, и дурное – оказывают и преподаватели. Мы знаем, что в этот процесс вносят вклад смещение и обобщение. Мы знаем также, что все враждебные установки отмечены

любопытной проекцией: человек, который нам не нравится, почти всегда рассматривается как полностью виновный. Нам редко приходит в голову, что основа нашей ненависти может полностью заключаться в нас самих, что мы можем просто делать не нравящегося нам человека «козлом отпущения». Никто никогда не просит, чтобы его излечили от его предубеждения. Ненависть действует как желтуха: страдающий от нее не замечает состояния собственной печени, это внешний мир кажется злобно-желтым.

Как я уже ранее отмечал, некоторую враждебность можно логически оправдать, когда вызывающий ненависть человек или группа преднамеренно возводят препятствия на нашем пути. Но одной из самых трудных задач в мире оказывается попытка убедить индивида внимательно проанализировать его враждебное отношение и тщательно отделить причины, лежащие вне , от причин, лежащих внутри .

В предлагаемом мною здесь представлении о мотивации важны жизненные планы человека. Именно эти планы, а не его гипотетические инстинкты, являются движущей силой его жизни. Каждый раз, сталкиваясь лицом к лицу с проблемой приспособления, он будет осуществлять его с помощью своего нынешнего арсенала: его теперешних предубеждений, отношений и чувств. К чести большинства неофрейдистов, они замечают этот момент, признавая, что эго – не слуга ид, как декларировал Фрейд. Скорее, ключ к поведению человека может давать его нынешняя философия жизни. Один человек рассматривает мир как джунгли, где люди по сути злы и опасны; другой рассматривает его как дружелюбное место, населенное потенциальными приятелями. Каждый действует в соответствии со своими нынешними убеждениями.

Этот постинстинктивный взгляд на мотивацию обладает двумя большими преимуществами. Во-первых, он уверяет нас в том, что улучшение человеческих отношений возможно. Наша природа не обрекает нас на то, чтобы делать что-то – за или против – с нашей «инстинктивной» агрессией; мы не должны беспокоиться об этом. Наше поведение вырастает из усвоенных нами чувств и предубеждений. Но можно улучшить образование, чтобы усвоить лучшее, и можно использовать подходящую терапию для переучивания.

Второе преимущество состоит в том, что мы можем теперь плодотворно решать самую трудную проблему из всех: как примирить аффилиативные потребности индивида с его любовью к себе и самооценкой.

Себялюбие и альтруизм

Вопрос можно сформулировать следующим образом: как далеко распространяются аффилиативные желания индивида? Включает ли его картина собственной безопасности и личной целостности всего несколько или много аффилиативных отношений? Говорит ли он, как Англичанин в Индии у Э. М. Форстера: «Мы должны исключить кого-то из нашего сборища, или мы останемся ни с чем»? Скольких мы пригласим на свое «сборище» – это просто вопрос нашего прошлого научения. Мы можем сформировать крошечный островок безопасности, охватывающий маленький аффилиативный кружок, или большой остров, где наше самоуважение тождественно интересам более широкого круга. Некоторые люди настолько хорошо социализированы, что чувствуют себя действительно сильнее, когда они заходят дальше в своих привязанностях, когда приглашают все больше и больше людей на свое «сборище».

Если бы я читал курс онтогенетического развития, последовательность стадий была бы примерно следующей. Прежде всего, симбиотическая фаза, которую я описал. После этого периода зависимости и безопасности, проведенного с матерью, ребенок энергично вступает в аффилиативные отношения со своим окружением. Его любопытство и дружелюбный интерес не знают границ. Фрустрации, от которых он страдает, – всего лишь рябь на приливной волне. В возрасте двух-трех лет, когда возрастают ограничения, фрустрация усиливается и помогает интегрировать растущее чувство индивидуальности, которое более резко отделяет ребенка от его социального и физического окружения. Хотя в норме многие годы у него продолжаются теплая и позитивная идентификация с родителями, он также учится отстаивать свои права и возмущаться пренебрежением своим самолюбием. Эгоизм становится

выдающимся фактором в его жизни, быть может, самым выдающимся. Но благополучие других также остается его искренней заботой.

Однако именно здесь жизненные истории заметно расходятся. Некоторые дети, кажется, никогда не утрачивают эгоцентризма первых лет жизни; жизнь полностью вращается вокруг их собственных интересов, как они их себе представляют. Других детей захватывает интероцептивный процесс расширения. Но как именно случается, что одни молодые люди остаются по существу инфантильными в своем эгоизме, а другие соединяют развивающееся осознание своего эго с интересами, далеко выходящими за их гедонистические требования, – это нам еще не известно. Для наших целей может быть достаточно заметить, что индивиды обладают разным диапазоном ценностей. Все эти ценности возникли в начале жизни из первоначальной аффилиативной ориентации, затем направление их развития изменил ранний эгоизм, и в конце концов они кристаллизовались в форме узких или широких чувств, более или менее социализированных.

Конечно, Гоббс не совсем ошибался. У большинства смертных есть тщеславие, гордость и ненасытный эгоизм, даже при наличии социализированной структуры ценностей. Этот факт проявляется во всех цитированных мной исследованиях. Люди хотят близких связей, но таких, которые поддерживают их собственную самооценку. Лишь немногие достигают такой святости или смирения, чтобы поддерживать дружеское внимание к тем, кто ущемляет их самолюбие. В то же самое время формируются мириады паттернов и мириады комбинаций эгоизма и альтруизма. По-настоящему зрелый человек обладает широким диапазоном социализированных интересов; и его альтруистические чувства, какими бы они ни были, являются не менее подлинными компонентами его природы, чем его более узкие области гордыни и эгоизма.

Хотя любящее внимание редко способно сохраниться, когда задето самоуважение, все же иногда оно это выдерживает, и наша теория должна учитывать этот факт. Прощение, хотя оно, несомненно, менее распространено, чем возмущение, может следовать за оскорблением эго, и предшествующая любовь не ослабевает. Спокойная и высокоразвитая личность может прощать, даже когда о прощении не просят. Некоторые личности могут также проводить различие между поступком и тем, кто поступил , ненавидеть зло, с истинным уважением относясь к его виновнику. Обычно эти добродетели милосердия вырастают только из религиозной по сути философии жизни, развиваются до высокой степени и становятся функционально автономными внутри личности. В этих случаях крайней аффилиативности мы имеем дело с очень заметным расширением эго. Сформировавшаяся таким образом автономия чувств представляет собой подлинную трансформацию гордого, настойчивого эго, столь характерного для личности в раннем подростковом возрасте. Но святые среди нас редки.

Экономика ненависти

Почему в нашем обществе сегодня относительно мало людей в состоянии расширить свой диапазон аффилиации настолько, чтобы включить в него большое «сборище»? Преобладают, похоже, предубеждения и склонность к ограничению этого круга.

Ответ на этот вопрос имеет некоторое отношение к принципу наименьшего усилия. Негативный взгляд на других людей обеспечивает некоторую экономию сил. Если я отвергаю иностранцев как категорию, они не должны меня волновать, за исключением заботы о том, чтобы удерживать их подальше от моей страны. Далее, если я могу на всех негров навесить ярлык представителей низшей и неприятной расы, я с комфортом избавлюсь от десятой части моих сограждан. Если я могу поместить католиков в другую категорию и отвергнуть их всем скопом, моя жизнь еще более упростится. Урезая дальше, я отсекаю евреев, демократов и членов профсоюзов. Что касается специалистов, профессоров и реформаторов, их легко изгнать вместе с другими «коммунистами». Вскоре мало кто будет волновать меня, за исключением моей собственной группы в Пригородных Холмах, – и я смогу на досуге приняться за уничтожение ее членов посредством сплетен. Возможно, я буду так поступать в зависимости от степени эмоциональной депривации в моей собственной жизни.

То, что этот легко доступный стиль «исключения» чрезвычайно популярен, показывают не только недавние исследования распространения предубеждений, но и поразительно высокая корреляция между разными формами предубеждений: человек, настроенный против негров, настроен обычно и против евреев, и против профсоюзов, и против иностранцев. И наоборот, если самоуважение человека и отношение его к другим связаны, он, вероятно, будет настроен дружески к членам других групп.