Становление личности. Избранные труды
Шрифт:
Вышедший на сцену протестантизм повел себя не лучше, поскольку был основан на тех же трех столпах фанатизма: откровениях, избранности и теократии. Парадокс протестантизма в том, что – за исключением важнейших моментов истории – он не следовал своему главному догмату о том, что путь откровения носит личный характер. Хотя о человеке говорится, как об ищущем откровения, от него ожидается достижение «верного» ответа через его связь со Священным писанием и Святым Духом. Смерть у столба стала наказанием для Сервета, который, по мнению Кальвина, неверно понимал голос Святого Духа. Долгое время протестантизм относился к ереси как к преступлению, караемому смертной казнью, хотя его трактовки причудливо менялись с эволюцией сект и теократического господства различных суверенов.
Королева Елизавета I требовала от каждого католика посещения англиканской церкви. В течение
II
Пересказывать историю фанатизма утомительно и болезненно. Но забыв о ней, мы не сможем понять природу современной проблемы. Не все ужасы ушли в прошлое. Однако у нас появилось понимание психодинамических факторов, которые добавляют жару в теологический диспут.
Антикатолицизм в Соединенных Штатах, подобно антинегритянским предрассудкам, часто поощряет склонность к сексуальным разоблачениям. Подстрекаемая историями о безнравственности в женских монастырях, толпа в Чарлстоне (Массачусетс) 11 августа 1834 года сожгла монастырь урсулинок. Одна влиятельная политическая партия «ничего-не-знающих» достигла в середине XIX века значительной власти, во многом основываясь на подобных легендах. Позже в том же веке Американская протекционистская ассоциация процветала, поддерживаемая антикатолическими периодическими изданиями. Таким типичным изданием был «Watson’s Magazine», не только антикатолический, но также антинегритянский и антисемитский журнал. Его логика хорошо видна в следующей типичной для него цитате: «Боже всевышний! Вообразите себе негритянского священника, дающего обет целомудрия, а затем дающего себе волю среди женщин, которых учили, что священник не может грешить. От этого можно содрогнуться». Подобным же образом говорилось о «распутных евреях», у которых «волчий аппетит к запретным плодам – похотливый пыл, который усиливается новизной девушек из национальностей, не практикующих обрезание» [222] . В современной психологии большое внимание уделено этой комбинации сексуального и религиозного [223] .
В нынешнем веке политические эгоистические интересы воодушевляют религиозные преследования не меньше, чем в прошлом. Вспомним о еврейских погромах в царской России и о резне мусульман индусами и индусов мусульманами всего десятилетие назад. Своего рода религиозный восторг опьянял нацистов: «Гитлер является новым, более великим и могущественным Иисусом Христом. Наш Бог, наш Папа – Адольф Гитлер». Так восторгался нацистский лидер Бинве. А непревзойденный в своем экстатическом преклонении министр пропаганды Геббельс в своей речи в Берлине поучал поставленную в строй германскую нацию: «Наш вождь посредничает между своими людьми и троном Господа..…. Все, что излагает наш вождь, – это религия в ее высшем смысле, в ее глубочайшем смысле и в ее наиболее глубоком и скрытом значении» [224] . Даже эти немногие примеры объясняют нам, почему многие думающие люди не доверяют религии. Один студент колледжа выразил главную идею широко распространенного суждения: «Веками религия пыталась установить братство людей. Пора ее расцвета прошла…… Проблемы, которые религия пыталась решить, требуют решения, но религия потерпела неудачу». Другой студент говорил об организованной религии как о «…проклятии – еще одной форме раскола в разобщенном мире» [225] .
III
История, которую мы вспоминали до сих пор, – односторонняя. Мы не должны забывать, что даже во времена преследований были пророки с большой душой, которые, часто подвергаясь опасности, выступали против фанатизма и проповедовали доктрину равноправия мнений. Таким был Сократ. Так поступал и Христос – за много веков до возникновения Его церкви.
В эру раннего христианства эти голоса были робкими и неясными. Например, Тертуллиан утверждал, что бог не желает, чтобы ему поклонялись против своей воли; спасение не может быть принудительным, а должно быть свободно принятым. Именно Тертуллиан столь блестяще понял динамику поиска козлов отпущения: «Они видят в христианах причину любых бедствий в государстве, каждого человеческого несчастья. Если Тибр достигнет стены, если Нил не достигнет полей, если погода не меняется, если голод или мор – вопль сразу один: “Христиан ко львам!”» [226] . Тем не менее, жесткие трактовки Тертуллианом избранности и откровения заставили его столь яростно выступать против церковных нонконформистов, что он был назван первым христианским фанатиком.
Подобным образом папа Геласий I в конце V века выступил против принуждения и поставил под сомнение право каждого императора толковать Жертву на Кресте или устанавливать, как ее плоды должны распределяться между людьми. Святой Амвросий также выступал против права императора толковать христианскую веру, но не колеблясь обличал евреев. В XIII веке Раймунд Луллий отважился выступить как против крестовых походов, так и против начавшей возвышаться инквизиции. А веком позже кардинал Николай Кузанский внушал, что человеческое изложение божественного всегда заражено слепотой эгоистических интересов смертных. Он предложил создать Парламент религий, в который должны быть приглашены даже мусульмане. Но такие голоса были слабыми и спорадическими.
Реформация добавила свои доводы, хотя она и стала восприемницей трех столпов фанатизма. В 1554 году Себастьян Кастелло выпустил манифест, защищавший религиозную терпимость. Он настаивал на том, что христианская вера милосердна, преследование есть ее антитезис, а если преследование является частью религии, то религия – проклятие для человечества. В разгар сжигания ведьм Монтень выразил свои опасения в прекрасных словах: «В конце концов, наивысшая оценка догадок человека – сжечь его за них». Тогда же, в XVI веке, Швенкфелд учил, что чувство божественной непосредственности должно удерживать нас от ненависти: у Духа Святого семь даров, и мы должны признать их разнообразие у разных людей. Айреницизм, поиск мирного единения церквей, вырос на этой основе, так же как современное квакерство. Но полный расцвет этого спиритуализма XVI века достигался медленно. Как отметил Бейнтон: «Лучшее в области религиозной свободы было сказано в шестнадцатом веке, но не практиковалось до девятнадцатого» [227] .
Однако защитники равноправия взглядов редко были искренними. Мильтон выдвинул принцип религиозной свободы, но отказывал в ней католикам и атеистам; подобной позиции придерживался и Джон Локк. Кромвель выступал за свободу совести, но по политическим мотивам отказывал в ней католикам, сторонникам англиканской церкви и баптистам.
Постепенно выросли сильные поборники разделения церкви и государства. Первые шаги в этой схватке были сделаны диссентерами в Голландии и Роджером Уильямсом в Новом Свете. Решительный поворот, разумеется произошел, когда Джеймс Мэдисон написал, а Конгресс принял Первую поправку к Конституции Соединенных Штатов: «Конгресс не принимает законов, относящихся к религиозным установлениям или запрещающих свободное их осуществление…». Впервые в истории западного мира люди отменили притязания государства на религиозные санкции, а следовательно – возможность официального преследования за отклонения в религиозных вопросах. Один из выдающихся американских юристов Дэвид Дадли Филд назвал этот решительный шаг «…величайшим достижением в ходе человеческого прогресса».
Первая поправка уничтожала возможности для теократии в Америке, а ее последствия были столь широки, что сегодня ересь или любая другая форма вариантов религиозных верований почти никогда не наказывается как преступление против законов в любой из стран мира. Теократический столп фанатизма рухнул, а два других столпа ослабли. Этот факт помогает сегодня надеяться, что произошедший коренной перелом принесет глубокие перемены.
Сегодня только отдельные ортодоксальные секты явно используют доктрины откровения и избранности для оправдания антинегритянских, антиеврейских, антиязыческих или каких-либо других предрассудков. Однако если явные теологические оправдания встречаются реже, чем раньше, то аналогичные психологические процессы все еще действуют.
IV
Рассмотрим довольно обычную форму синдрома религиозных предрассудков. Скажем, некоего ребенка обучили обычному для взрослых комплексу идей. Христос пришел в мир, чтобы спасти всех людей, черных, коричневых и белых, – но произойдут страшные вещи, если кто-нибудь небелый будет жить по соседству. Его обучили, что церковь, к которой принадлежит его семья, самая лучшая, а все остальные – хуже. Он узнал, что Отец небесный оказывает милости, когда его попросят, но особенно детям, принадлежащим к избранным.