Становление
Шрифт:
Большое значение я предаю производству абсента. Именно он должен идти на импорт. Этот напиток, который, я считаю, нужно запретить широко потреблять в Российской империи, еще не получил распространение. Не знаю, создан ли, но в начале следующего века Францию, Швейцарию, да и другие страны, захлестнет бум потребления абсента [считается, что первый абсент был создан в 1792 году, но начал получать распространение на рубеже веков, причем лавинообразно].
Горькую полынь найдем, ромашек хоть ешь, и не обязательно только ртом, мелисса будет. Так что нет серьезных препятствий для производства, тем более, если
Все взаимосвязано. Тут и деятельность Русско-Американский компании с покупкой в Китае чая, и сахарно-винокуренный холдинг. И пусть все это кажется грандиозным проектом, но ничего невозможного нет, только приложить силы, найти партнеров и работать.
Поиском партнеров я и занимаюсь. Ищу, к примеру, себе хорошую партию для брака. Если мной движет идея, цель, то не могу позволить себе жениться по любви. Знаю, что у моего реципиента была любовь, с которой он мог бы встретиться буквально через два года. И опасаюсь, чтобы проведение не посмеялось надо мной и не влюбило в молоденькую английскую девушку, из-за которой я могу потерять себя. Поэтому присматриваюсь сейчас, где, у кого есть девушки на выданье, или будут таковые через год-два.
Пока я еще так себе жених. Только потомственное дворянство не даст хорошей партии, а вот дворянин, который работает в высших эшелонах власти, пусть и секретарем в Сенате, да имеет большое состояние — это партия, выгодная для многих. Это я так пренебрежительно про должность секретаря в Правительствующем Сенате? Закушался. Вернее, зажрался, еще не начав обедать.
Будь у меня выбор, так женился бы на Агафье, которая меня во всем удовлетворяет, может только кроме уровня образования. Но она девушка не без способностей к обучению, читает бегло, пишет сносно. Сам бы образовал «чему-нибудь и как-нибудь». Но не могу себе позволить. Я, как неженатый мужчина, — это так же актив, которым нужно с умом распорядится, чтобы иметь чуть больше возможностей.
Вот будь в иной реальности к Михаила Михайловича Сперанского хорошая поддержка из родственников жены, так еще нужно посмотреть, решился бы Александр сослать реформатора, или же было кому заступиться за Сперанского. А вот то, что не было силы рядом с ним, делало беззащитным.
*……………*……………*
Петербург.
Здание Правительствующего Сената
17 декабря 1795 год
Смерть императрицы Всероссийской оказалась неожиданной для многих вельмож. Жизнь текла мерно, некоторые отъехали в свои имения, или же контролировали коммерческие дела, связанные с удачной продажей не самого плохого урожая 1795 года. Ну как тут найти время для того, чтобы регулярно собираться на заседания Сената?
Правительствующий Сенат был, возможно, ошибкой Великого Петра. Ну не играет в условиях самодержавия этот институт сколь-нибудь важную роль. Скорее, это собрание почетных пенсионеров, которых почетно послали к черту.
Между тем, эти самые сенаторы сами виноваты в том, что Сенат стал болотом с иногда кричащими «птичками-куличками». Дел накопилось просто невообразимо много, но Сенат может принимать решения только в том случае, где нет никаких сложностей.
Вот только легкие дела, не спорные, редко приходили в Сенат. А имущественные тяжбы, которые тянулись годами, порой и десятилетиями, решались крайне редко. Опять же, подобные дела Сенат мог быстро решать в том случае, если они касались напрямую кого-либо из сенаторов, ну или родственников.
Император Павел Петрович знал о таком положении дел, но проблему он видел лишь в том, что его матушка не обращала внимание на работу Сената, погрузившись в амурные дела со своими фаворитами. Нет, Екатерина знала, что такое болото уже невозможно растормошить. Тут нужно иное — грубая чистка рядов сенаторов. А на такие шаги, полюбившая тишину внутри своей державы, государыня, пойти не могла.
— Господа! Вы после государя, опора нашему Отечеству! — выступал перед Сенатом Павел Петрович.
Лишь две трети сенаторов смогли прибыть. И об этом пока император не знает, иначе воодушевление государя еще быстрее сменилось бы на гнев.
— Грядут изменения. Но никакие перемены нельзя начинать без того, чтобы не завершить старые дела! — продолжал Павел Петрович. — Скажите, сколько дел у вас на решении!
Наступила гробовая тишина. Сенаторы прятали глаза, понимая, что ситуация не просто дрянная, тут дело уголовное, преступное. Будь нынче Петр Великий, так уже на плаху пошли, без сантиментов.
— Ну же, я жду! — терял терпение Павел Петрович, который счел молчание, как проявление недолжного уважения к царственной особе. — Александр Николаевич, я жду!
Генерал-прокурор Самойлов Александр Николаевич, совмещавший эту должность с постом государственного казначея, прекрасно понимал, что сейчас будут его стращать, унижать. Племянник одного из главных фаворитов Екатерины Алексеевны, Светлейшего князя Григория Потемкина, уже вчера смирился с потерей всех своих должностей. Но Самойлов рассчитывал на то, что Павлу Петровичу хватит такта и понимания, чтобы не отчитывать чиновника публично.
Тактичности? Павлу? Тому, кто уже приказал отправить отряд, чтобы разрушить, сравнять с землей, могилу ненавистного Светлейшего князя Потемкина? Хватит. Вот на казнь, решимости не найдется, а отругать, сослать, запросто.
— Ваше императорское величество, нынче на рассмотрении Сената более одиннадцати тысяч дел, — смиренно сказал уже не генерал-губернатор.
— Много, это, я считаю, очень много. И когда вы, Александр Николаевич, сможете закрыть все старые дела и передать пост новому генерал-прокурору? — спрашивал государь, не до конца понимая, что одиннадцать с половиной тысяч дел — это невообразимо много, это работа запорота напрочь.
Правительствующий Сенат — банкрот, провалил свою деятельность.
Казалось, что не только генерал-прокурор стал ниже ростом, но и многие сенаторы. Государь не совсем понимал, и это спасало от еще большего разноса. За год невозможно разрешить все дела, не то, что в ближайшее время.
— Сколько времени у вас уже пылятся дела? — догадался о причинах молчания император.
— Есть очень сложные дела, которые лежат давно… — после неприлично долгой паузы, сказал бывший генерал-прокурор.