Становление
Шрифт:
— Высокоблагородие, — поправил я и все-таки вошел в лавку.
— Вон пошли! — рыкнул на своих сопровождающих Барон.
— Что случилось? Отчего такой настрой суровый? — спокойным голосом спросил я, присаживаясь на лавку.
— Я расскажу тебе, семинарист… — тяжело дыша попытался говорить со мной грубо Барон.
Резко встал с лавки и ударил бандита в солнечное сплетение.
— Ты, мужик безродный, с потомственным дворянином говоришь, — сказал я, взяв за волосы бандита и придвинув его лицо к себе.
— Ты тоже, — задыхаясь
Или не Барон?
— Вот сядь, расскажи про себя, выскажи, от чего на меня осклабился! — спокойным голосом сказал я.
Барон зло посмотрел на меня, но не стал ни звать своих головорезов, ни угрожать, или оскорблять, а лишь сел напротив.
— Это ты стрелял на Мойке. Я знаю, — сказал, пришедший в себя Барон и внимательно посмотрел на мою реакцию.
Я оставался невозмутимым. Знал бы Барон, что это точно я, так продал бы информацию уже давно. А так, может и есть какие догадки, но ничего более.
— Все? — спросил я, нарушая затянувшуюся паузу.
— Я знаю, что ты хорошо стреляешь, что знаешь штуцера, а еще, что ухваткам обучен и оттого мог убить моих людей, когда они те штуцеры продавали, — Барон устало опустил голову. — У меня осталось только пять человек, остальных порешили. Я те штуцеры сам покупал, чтобы перепродать. Вот так и вышли на меня.
— Тебя успокоит, если я скажу, что ни причём? — спросил я.
— Да уже все одно. Отстали ото всех. Но я более не смогу быть с тобой в делах. Мало людей, мало страха и возможностей, — сказал Барон и мне даже на мгновение стало его жаль.
Это, на самом деле, ужасно, когда мужчина вызывает жалость.
— Рассказывай о себе, подумаю, чем помочь! — сказал я.
На самом деле, даже не представляю, чем помочь. Скорее не так. Я не знал, чем мне может пригодиться этот человек.
Янош Михал Крыжановский был шляхтичем, который спокойно жил и не тужил, владея небольшим поместьем между Пропойском и Быховом. Но пришли русские. Как рассказывал нынешний бандит, мало что изменилось для тех, кто поспешил присягнуть императрице, у них даже не проверялись документы с подтверждением шляхетства.
Отец Яноша, Михал Анжей Крыжановский, не только отказался покорятся новой власти, но и всячески обвинял и оскорблял императрицу. Ну а когда отец собрал отряд из крестьян и еще десятка иных шляхтичей, то его схватили и повезли в Петербург. Жена, взяв десятилетнего сына, отправилась в столицу ненавистной империи, с целью или вызволить мужа, или оставаться с ним по близости.
— Мать умерла через два года тут, в Петербурге. У нас закончились все деньги, об отце никто ничего не говорил. Я не так давно, пять лет назад, узнал, что отец не доехал даже до Петербурга, он затеял драку, будучи еще в Смоленске, ну и был заколот, — рассказывал поляк.
— И ты решил остаться в столице? Для чего? — спросил я.
— Я не собирался убивать императрицу. Так случилось, что я в двенадцать лет оказался сирым и пришлось промышлять, чтобы жить. Вот и добился признания тут, у разбойничьего люда. А тут появляешься ты и у меня все рушится. Не знаю я, ты это или не ты стрелял. Знал бы, то уже убил бы. Но я за другим пришел, — Барон посмотрел на меня странным взглядом, в котором одновременно читалась и просьба и требование. — Ты привечаешь людей из имения князя Куракина, отчего не приветить и меня с людьми? Знаю я, что прибыли из Слабожанщины и ты им дома снял.
— Ты почему мне все это рассказал? — спросил я, пока не отвечая на вопросы странного бандита.
— Про себя? Так нужно было вспомнить корни. Да показать тебе, что я не подлого сословия. А как звучно, по-шляхетски звучит мое имя! — Янош Михал Крыжановский улыбнулся.
— Ну а то, что ты обо мне узнал должно показать твою полезность? — спросил я.
— Да, как и предупредить вас, ваше высокоблагородие, что умею узнавать о людях… многое, — вновь улыбка бандитская осветила темное помещение лавки Пылаева.
Умный малый. Бывают люди, которые даже от природы обладают аналитическим складом ума. Янош-Барон из таких. Может чему-то и получилось обучиться, пока мать жива была, но все же такой гибкий ум — Божий дар. Понятно, почему смог стать бандитским лидером. Ну и меня он почти просчитал. Понимает, что я такой ресурс буду иметь про запас.
Банда из пяти человек — это не банда, а объект для удара. Ну а я что? Если пару своих человек дать, того же Северина, да кому-то платить за поддержку, то и маленькая банда способна оставаться на плаву. Мне от этого есть выгода, потому, да, — помогу.
— Хорошо, все в силе. Уходи из своих остальных грязных дел, работай только по трактирам! Гибче будь! Я так понимаю, что с силой уже не очень хорошо, людей потерял, в крайнем случае, прикройся мной. Я предупрежу своих людей, что по необходимости оказали помощь. Ты уже знаешь, кто я, нужен буду — найдешь. А дальше подумаем, — сказал я.
— Так это вы стреляли на Мойке? — спросил, ухмыляясь Янош.
— Ха-ха. А вы, пан Крыжановский веселый! — я искренне рассмеялся.
— Попробовать стоило бы. Ходят слухи, то за стрелка кое-кто готов платить пять тысяч серебром, — усмехнулся и бандит, который, как я думаю, готов стать на путь исправления.
Только еще чуточку грязных дел сделает для меня, ну и все, можно становиться правильным.
*……………*……………*
Петербург
18 декабря 1795 года. Вечер
После Пылаева, я направился на квартиру к одному человеку, через действия которого хотел, чтобы русский поход на Кавказ состоялся.
Вечером я стремился завершить дела, чтобы уже послезавтра полностью сконцентрироваться на работе в Сенате. Взяв подготовленное письмо, выверенное, не раз переписанное, я поехал к Мириану Багратиони, ну или как его еще именовали, Мириану Ираклиевичу Грузинскому.