Стану Солнцем для Тебя
Шрифт:
Сын стал спокойно доставать с нижней полки заварку для чая, в холодильнике взял мяту свежую, и включил электрочайник.
Вырос ее мальчик, вон как быстро на кухне управляется.
– А Любаша где?
– Я их с Васей отпустила, им надо было на дачу съездить, пусть отдохнут, сами с ужином не справимся, что ли?
– Справимся-справимся, - мальчик для убедительности покивал головой, а потом хитро на нее глянул, - А может, пиццу закажем?
– А моська у тебя не треснет?
– Четыре сыра, м-мм..., а еще пепперони... Такую вкусную, с хрустящей корочкой?
Признаться,
– Закажем одну пиццу нам, одну парням, и еще горячие супы и салаты!
– Ну, мам!
– сын недовольно поджал губы, - Салаты, фу. Я что, девчонка, что ли?
– Девчонка не девчонка, а гастрит появляется независимо от принадлежности к полу, тащи телефон и ноут мой, посмотрим, что там у них есть, и у ребят спроси, может им тоже горячее заказать.
Сын убежал сначала в комнату, где размещались те парни из охраны, что отсыпались, то есть не дежурили. А тех, кто сейчас исполнял свои обязанности, Костя подкармливать запретил, Сава тоже звонил, говорил, парней от работы не отвлекать, типа они не барышни кисейные, от голода не дохнут. Так что, она поступала так, как велели, нечего мужиков лишний раз из себя выводить.
Пока сын бегал по делам, Марина снова на часы глянула. Уже почти девять, а Костя так не приехал и не позвонил.
Ну вот, что за человек? Трудно ему, что ли позвонить и сказать: «Марина, я занят?» Или у нее от сидения дома просто уже крыша поехала? И она стремится контролировать все и всех? Мужа, в том числе?
Знает же прекрасно, что ему сейчас трудно, что на работе завал полный и еще эта чокнутая на их голову свалилась.
Правда, Косте она не станет ничего подобного говорить и жалеть его тоже не будет.
Она пытается наладить новую жизнь, прямо с той ночи, точнее с утра. Привыкает быть слабой, позволять решать свои проблемы мужу. И Костю мысленно только мужем называет, а иногда и вслух, когда одна и никто не слышит. Перекатывает это слово на языке, смакует, как звучит.
Ее муж решит их проблемы.
Ей позвонил муж и сказал ждать его на обед.
Она кормит мужа обедом/ужином/завтраком.
Она занимается любовью с мужем.
Марина помешалась. Скорей, потерялась или даже затерялась в новой для себя роли, в новых обстоятельствах. Но старательно привыкала и позволяла своей натуре начальника и биг босса вылезть только на работе, пусть пока она там появилась от силы три раза, а все остальное время через скайп, но хоть так могла удовлетворить свое желание покомандовать и побыть главной.
Это она уже поняла и приняла. Ей нет необходимости больше быть «мужиком» в семье, и уж тем более, в спальне.
У нее есть муж. И это его прерогатива: защищать и заботиться, решать проблемы.
Поэтому она терпеливо ждала его звонка после важной встречи. Ждала его решения. И одновременно боялась этого решения и последствий не для нее, для Кости.
Он сам говорил, что Марина не белая и пушистая,
И была уверена, что на это же пойдет Костя, вот только он на самом деле с другой, «светлой стороны Луны», где бывает, и встречается всякое, но люди продолжают оставаться людьми, не успевают замараться по самые гланды. И для Кости она хотела другого, чтобы и он не успел замараться, чтоб потом не терзался и смог жить с принятым решением.
Марина была уверена: Костя об этих мыслях знал и понимал ее, но не хотел, чтобы она решала, чтобы их отношения возвратились к исходной точке.
Так что, она сидела дома, в квартире, под охраной, и ждала мужа с работы, чтобы узнать его решение и дальнейший план действий.
Видит Бог, он не хотел возвращаться опять поздно и трепать этим самым Маришке нервы, но так получалось, что ему просто нужно было остаться один на один с самим собой. Принять то, с какой легкостью он практически подписал смертный приговор человеку. И не важно, плохой это человек или нет, но его совесть грызла за это, и в глаза себе смотреть было стыдно.
Но что его совесть, по сравнению с жизнью и благополучием его собственной семьи? Пшик! Просто пшик!
А то, что вот он сейчас думает и рассуждает..., ну так и он никогда святым себя не считал, мало, что ли, он сам делов наделал? Чего сейчас размусоливать и разводить сопли и стенания.
Сделал, да! Приказал, да! Переживет и он, и его совесть. Главное, чтобы его семья была цела и невредима, а с остальным он как-то да справится.
А дома его ждал ужин, накрытый по всем правилам, и даже со свечами и музыкой, тихо играющей, фоном.
Но самым главным были люди в гостиной: Марина стояла возле окна и покачивалась из стороны в сторону в такт тихой музыке, и Илья, пытающийся стянуть с большой тарелки самый вкусный, на его взгляд, кусок пиццы. И то, как эти два человека повернулись в его сторону и радостно улыбнулись, стоит всех мучений совести, сомнений, да вообще всего стоит.
– Я дома!
Они спокойно отужинали, посмеялись над нежеланием Ильи есть салат со шпинатом и кедровыми орешками, пытались не хихикать над его замечаниями по поводу «девчонок». Вместе собрали посуду, и отправили сына наверх переодеваться и чистить зубы.
А сами остались в гостиной и танцевали под тихую музыку и свет горящих свечей. Романтика. И уют. У него воцарился покой в душе, когда держал Марину в своих руках, когда обнимал и шептал ей на ухо всякие глупости и пошлости.
Но Марина так и не задала главного вопроса: терпела, пока они доберутся до спальни. Навалилась на него со спины, обняла руками, погладила по груди и царапнула соски ногтями, дождалась, пока он не задрожал в напряженном ожидании ее дальнейших действий, и спросила шепотом на ухо: