Старая дева
Шрифт:
— Здравствуй, Ольга, — негромко сказала я, — я Елизавета.
Девочка взглянула на Анатолия. На отца? Кто он ей? Тот тоже пребывал в замешательстве. Что тебе не так, убоже ты грешное? Офицер… остатки волос по краям лысины топорщатся клочьями, морда потасканная, несмотря на юный возраст, глаза красные, воспаленные, больше похож на уволенного за пьянство чернорабочего, только что голову задирает гордо, что твой конь. Дворянин. Говорят — «порода», еще и с придыханием, пиететом. Что тем, о ком говорят, что тем, кто говорит, гордиться кроме как чужой породой и собственным раболепием
Никаких родственных чувств, даже не екнуло ничего. Родня — случайность, как попутчики в поезде. Какой там зов крови, кто это выдумал? Брезгливость, отвращение, желание позвать Кузьму и попросить его выкинуть это ничтожество отсюда как можно дальше. Я различила кислый запах вчерашней попойки и изо всех сил постаралась не морщиться, помня о ребенке. Ей гримасы несдержанных взрослых видеть совсем ни к чему.
— Сестра Елизавета? — уточнил Анатолий и напрягся. Что его смущает? Возможно: я могла не просто уйти в монашки, но и передать церкви или конкретному монастырю часть своего имущества. Непременно я так и сделаю, если приму такое решение.
— Нет, я мирянка, — ответила я, потому что рука моя была полна козырей. — Случилось несчастье, дом сгорел со всем имуществом, пока я живу при церкви.
«Кобыла что, пустое дело, она с конюшнею сгорела…» — ехидно пропела я про себя и протянула к девочке руки. Подумав, она надула губки, еще раз присела в поклоне. Так не пойдет, поняла я, и дело не в том, что она не стремится к контакту со мной, а в том, что дети этой эпохи не приучены к нежности, вниманию, терпению и любви. Око запульсировало, словно сердце, успокаивающим материнским теплом.
Хорошо. Начнем с начала. Я коротко, легко коснулась плеча малышки рукой, поднялась и обернулась к Анатолию. Он находился в стадии «переваривания» — сейчас должен был начать отрицать.
— Сгорел… дом? — наконец переспросил он. — Совсем?
Я не разбиралась, к какому виду — роду — войск отнести его мундир. Гусар? Кирасир? Кто там еще бывает? Одно я могла сказать: он, конечно, способен держаться на лошади и, может быть, даже шашкой махать. Но чаще он держался за бабий зад и размахивал бутылкой.
Все хуже, чем я предполагала. Кутила, пьяница, бабник, игрок… опустившийся совершенно. Ему двадцать пять лет, чуть меньше или чуть больше, но он же конченый человек. Не те времена, нет хоть каких бесполезных средств вроде кодирования…
— Да, никто не погиб, к счастью. — Про Татьяну ему незачем знать. — Но ничего не уцелело.
— Кроме этого, — Анатолий указал на Око, которое прекратило биться сердцем, но продолжало греть меня теплом. Не таким, какое я ощущала при допросе Степаниды. Мягким. Не пламенем, а объятиями. Глаза моего брата тоже пылали — алчностью. Видит Око, да зуб неймет — раз уж я пошла по цитатам и поговоркам, эта годилась как нельзя кстати. — И что теперь?
На этот резонный вопрос я ответила не сразу, огляделась, нашла стул, села, держа спину прямо. Мне в этом мире постоянно хотелось закинуть ногу на ногу, и как я до сих пор не сделала этого — я не знала, и руки часто некуда было деть.
— Выстроим дом, — пожала я плечами. — Самый обычный сруб, Лука знает, сам предложил.
Следующее, что должен был спросить Анатолий: «И деньги на это есть», но нет. В нем боролись игрок и помещик, второй пока одерживал верх. Я пожалела, что не упомянула портреты предков, не в плане — сколько я за них получила, а как они корчились в пламени. Пусть покипит родовая честь, пропитая и проигранная.
— Крестьянский сруб? Да ты в своем ли уме, сестра? — прохрипел Анатолий. Может, я к нему предвзята — не выношу пьющих людей. Может, мне стоит задаться другим вопросом — откуда ребенок, чей он, почему никто не говорил мне о нем?..
Я опять пожала плечами и посмотрела, чем занялась Ольга. Ничем, она вскарабкалась на кровать, свесила ноги и теребила потрепанную старую куклу.
— Прогуляемся, брат, — предложила я и многозначительно кивнула на малышку, мол, разговор не для ее ушек. — Вечер дивный. Здесь есть беседка, скажу, нам ужин туда принесут, а за Ольгой я попрошу присмотреть сестру Теофрасту.
Не давая Анатолию возразить, я вышла, выбежала во двор, отловила служку и попросила его найти сестру Теофрасту, а также отыскать Анну и сказать ей принести на двоих ужин в беседку. Темнело, завелась в кустах яркая голубая пташка, всходила луна и серебрила далекую кромку леса, я не спеша отправилась в садик и, к моему удивлению, Анатолий уже ждал меня там. Кощей, подумала я, он похож на молодого Кощея. Нищего, лядащего, без каких-либо перспектив, кроме вечной жизни. Или нет, к черту предубеждение, мне нужна объективность как никогда.
— Не сошла ли ты с ума, сестра? — спросил он с испугом, а я думала — он приехал не просто так… Зачем? — Пожар, монашеская одежда… — он очертил в воздухе непонятный круг.
— Кто благ, не живет напрасными чаяниями, — ухмыльнулась я и ловко ушла от ответа. За эти дни я нахваталась из священных книг довольно цитат на все случаи жизни. — Расскажи лучше про Ольгу, брат.
Око угомонилось, как только малышка пропала из моего поля зрения. Случайность? Моя реакция вызвала у него приступ тепла или присутствие Ольги? Брата я вычеркнула: мы стояли напротив друг друга, но Оку было плевать.
— Наталья умерла, — исчерпывающе отозвался Анатолий. — Чахотка ее доконала. Я признал Ольгу, привез… и тут ты с новостями, сестра. Оставлю ее тогда здесь или при монастыре.
Краткость воистину родственница таланта. Изобразив задумчивость, я быстро соображала. Анатолий изложил все так, словно Елизавета про Ольгу знала, и первый же вопрос о малышке интерпретировал как «почему она здесь». Он не удивился, что я не ожидала Ольгу увидеть, но не стал ничего объяснять. Значит, настоящая Елизавета Нелидова о прижитой от неизвестной Натальи, возможно, купеческой вдовы или мещанки, девочке была в курсе, но не рассчитывала, что Ольгу насовсем привезут сюда. И, скорее всего, Ольгу Елизавета не видела или та была настолько крохой, что и говорить не умела толком: тетку она не признала. В прошлом году Анатолий приезжал один — никто не обмолвился про Ольгу и словом. Что меня не особенно изумило: в это время дети нередко не доживали до той поры, когда их начинали именовать отроками, так зачем вспоминать о них лишний раз.