Старая эльфийская сказка
Шрифт:
С отчаянной отвагой, больше походящей на безумие, взглянул я в глаза отца и твердо произнес:
— Мы не позволим им убить нас! Мы будем драться!
"Мы будем даться", — тихим эхом отозвались в моей душе его тихие слова.
Первым нас нашел Король.
Конь его, храпя, грудью разорвал туман, всадник, словно крыльями взмахнув плащом, соскочил с седла на землю, и его стрела, лежащая на тетиве, нацелилась в белоснежную грудь зверя.
— Не смей! — крикнул я, бросившись между ними — охотником и жертвой. Я раскинул руки, закрывая собой оленя, и королевская стрела с черным острым наконечником
— Отойди, мальчишка, — зло процедил Король, неумолимо поднимая оружие и целясь. — Я все равно убью его. Все давно решено. Я знал, что не все так просто, я это чувствовал. Ты не смог его убить — значит, подруга твоя не тебе предназначена. Она будет моей. Стоит только пожелать...
— Нет! — выкрикнула Гурка, но кто услышал ее, запертую в моем теле?!
— Постой! — прокричал я, все так же заслоняя оленя собой. — Боги против убийств! Ты знаешь это, ты не сможешь их ослушаться! А перед тобой не олень! Ты сможешь убить того, кого мог бы назвать братом по крови, Эльфа?!
Коротко и зло рассмеялся, безумные глаза его сверкнули недобрым светом.
— Ты лжешь мне, мальчик, — отчетливо произнес он, — и сам хочешь прибегнуть к его помощи, к помощи Духа Леса, не так ли? Сам хочешь выпросить у него что-то? Удачу в охоте? Богатств? Мне этого не нужно. Я хочу иного. Я хочу любви твоей подруги, и я выторгую ее у священного места. Я отдам оленя колодцу даже если мне придется переступить через твой труп!
— Нет, никогда! — кричала, плача, Гурка, и я чувствовал, как дрожат руки — ее? Мои? Отчаяние охватывало ее, когда она думала о том, что древняя магия заставит ее против воли подчиниться и любить Короля, забыв меня, и горячее желание ее кинуться на Эльфа и расцарапать ему лицо жгло грудь — мою? Ее? — Не отдавай меня ему, Ночной Терновник! Никогда! Я не хочу, не желаю принадлежать ему! Я лишь тебя люблю, мой ночной охотник, лишь тебя!
— А я помогу тебе в этом, — тихо прошелестела темнота, отвечая Королю, и из нее выступила моя мать, страшная, оборванная, изможденная и страшная в своей целеустремленности. — Я возьму на себя этот грех. Отойди подальше, Эльф, и не смотри. Я сейчас распорю живот этому ублюдку и посмотрю, какого цвета у него сердце. Потом я умру; жизнь еле теплится в моей груди. А ты сможешь убить своего оленя.
Ужас, обуявший Гурку при виде моей матери, обжег и меня. Мое тело словно надвое разрывали — так хотела моя подруга вырваться из плена, отсоединиться от меня и закрыть меня собою, заступить перед матерью, как я закрывал собой отца.
— Уйди! — неистово выкрикнула Гурка, и ее голос вырвался из моего горла. От звука его мать моя дрогнула и отступила, Король в изумлении выронил стрелу.
— Кто ты?! — с удивлением произнесла старуха, всматриваясь пристально в мое лицо. — Отчего мне незнаком твой голос?
— Мы слиты воедино, — выкрикнула Гурка, — и если ты убьешь его...
– ...то ты будешь свободна! — перебил я свою любимую. Вот же оно, вот выход! Пожертвовав собой, я мог освободить Гурку и выторговать жизнь отца. Пусть пройдет еще много лет, век эльфийский долог. Они когда-нибудь разгадают загадку колодца, а до тех пор будут живы и свободны. Я же и прежде искал смерти; так отчего не сейчас?.. От страха круги плыли у меня перед глазами, но я решился. Тише, тише, не бейся так сильно, сердце! Скоро ты умолкнешь навсегда...
— Нет, нет, Терновник!
— Милая моя, — смягчая свой голос, не привыкший к нежным словам, произнес я. — Так будет лучше. Ты останешься жива и освободишься от меня. Век твой долог. Пройдет еще несколько лет, и я сотрусь из твоей памяти. А ты найдешь новую любовь... не такого уродливого Эльфа, как я! Иного выхода у нас нет.
— Нет, Терновник!
Но я уже не слушал ее.
— Слушай, Король, — произнес я, стараясь не слушать звучащий в моих ушах плач девушки и унять разрывающую меня боль. — Дозволь сделать все так, как как я скажу. Пусть мать моя убьет меня. Тогда чары будут разрушены, Гурка-Светлячок будет свободна и обретет свое тело. А взамен ты не тронешь оленя. Обещай мне это!
— Но она не будет любить меня, — зловеще покачал головой Король. — Нет! А мне нужна ее любовь!
— Эй, мать! — крикнул тогда я внезапно окрепшим голосом, так же неотрывно гладя на Короля. — Ты знаешь, кто стоит за моей спиной? Знаешь, отчего я защищаю этого зверя больше себя самого? Это отец. Он оттого и не пришел, не вернулся к тебе, что не мог. И его позволишь убить?
В погасших глазах матери вспыхнул огонь, с тихим вскриком она ступила вперед, выронив нож в призрачно сверкающий снег.
— Ты!.. — выдохнула она, протягивая исхудавшую руку к зверю. — Ты!
Олень молча смотрел на нее, слезы наполняли его глаза.
"Что же ты наделала?! — горько спрашивал он ее. — Что ты наделала?! Во что превратился наш сын, плод нашей любви? Почему ты не сберегла его, как память о том, что было между нами? Куда подевалась твоя красота и молодость? Их источили злоба и жажда убийства? Где та женщина, которую я любил? Что же ты наделала?!"
И мать тихо плакала вместе с ним, обнимая его шею, поглаживая его черный мех...
— Прочь, старуха! — выкрикнул Король грозно, нацелив стрелу на зверя, потянувшегося к моей матери. — Я не верю вашей лжи, вы все ищете выгоды для себя!
— Послушай...
— Не желаю!
— Жертву, — глухо произнес колодец. — Тот, кто принесет мне искреннюю жертву, тот получит желаемое.
Услышав это, олень вскинул голову готовый рвануть прочь и исчезнуть в колдовской чаще — и стрела Короля пропела свою страшную песню.
Я успел. Я смог.
Оттолкнув мать, я бросился вперед, закрывая собою их всех, королевская черная стрела пронзила меня, пробив грудь, и кровь — та, что дает жизнь, — растеклась черным пятном на моей одежде.
— Терновник! Терновник! — кричала Гурка, но я не мог ответить ей. Боль лишила меня голоса.
Тоьлко бы успеть, только бы дойти...
Кровь рисовала на снегу тонкий загадочный узор, стекая по руке, блестящими змейками перевивая пальцы. Последние вздохи были тяжелы и мучительны, но я дышал и шел к колодцу.
Грудью, пробитой стрелой, я навалился а каменную кладку и опустил в святую воду руку, глядя, как моя кровь растворяется в чистых струях.
Я думал об отце, навеки запертом в теле зверя. Я думал о матери, ярость которой выжгла, иссушила ее жизнь и молодость. Я думал о Гурке, которая оказалась связана со мной заклятьем, и о Короле, который обезумел и готов убивать...