Старая сказка
Шрифт:
Маргерита лишь вздохнула и покачала головой, а Лучо сказал:
— Пожалуй, из вас получится лучший солдат, чем вы думаете, Джамбаттиста.
Тот ухмыльнулся.
— Нет, но ведь так история выглядит намного интереснее, правда?
Сгущались сумерки, когда их гондола заскользила по тенистым каналам, приближаясь к Сан-Поло и маленькой лавке торговца масками. Маргерита настолько устала, что буквально валилась с ног под тяжестью двух голодных детей. Лучо привлек ее к себе, чтобы она оперлась об него, и обхватил ее с детьми сильными руками, нежно баюкая всех троих. Маргерита спрятала лицо у него на груди, слыша, как бьется под щекой его сердце.
— Интересно, живут ли они
— Скоро мы все узнаем, — успокоил ее Лучо.
Маргерита часто мечтала о том, как вернется домой и увидит узкий тенистый переулок, окно, за которым лежит пещера Аладдина, полная диковинных масок, сверкающих серебром и золотом, украшенных разноцветными перьями. Она представляла себе, как распахнет дверь и крикнет:
— Я вернулась! — и родители выбегут ей навстречу, чтобы обнять.
Все вышло именно так, как она и представляла. Хотя родители не выбежали, а медленно вышли к ней, поскольку уже успели состариться. А их отягощенный скорбью рассудок не сразу принял то, что их дочь вернулась домой. Зато потом, когда они прижали ее к сердцу, то объятия их получились такими же сильными, радостными и любящими, как она всегда мечтала.
Палаццо Питти, Флоренция, Италия — октябрь 1600 года
Шестого октября 1600 года во Флоренции начались праздничные мероприятия по случаю свадьбы Генриха IV Французского и Марии де Медичи, младшей сестры Великого герцога Фердинандо I.
Измученный создатель, Джакопо Пери, именовал свое детище просто — «опера», что означает «труды», и она стала новейшим увеселением, сочетающим в себе музыку, песни, танцы и актерскую игру. Представление в Палаццо Питти во Флоренции должно было показать всему миру роскошь и великолепие флорентийского двора и лишний раз подтвердить исключительный уровень здешних певцов, танцоров, актеров и музыкантов. В основу своего произведения Пери положил историю Орфея и Эвридики, но изменил конец, сделав его счастливым, дабы развлечение гармонировало с брачной церемонией. Генрих IV Французский один раз уже женился против своей воли — на безумной Марго. Эта свадьба стала предвестником жуткой резни во время Варфоломеевской ночи. Посему нельзя было допустить, чтобы тень прошлого омрачила его вторую свадьбу.
Маргерита должна была играть Прозерпину, богиню весны. Это была великая честь. Еще одной — и последней — женщиной в труппе была дочь самого Пери, Франческа, которая исполняла главную роль. Всех остальных героинь оперы с успехом заменяли или кастраты, или единственный мальчишка с усеянным прыщами лицом, обладающий чудным сопрано. На кастратов надели широкие платья, завитые парики, а мальчишка разгуливал на высоченных каблуках, чтобы не слишком уступать ростом остальным персонажам. Магли при мудром наставничестве Маргериты добился столь впечатляющих успехов, что ему поручили роль Трагедии. На сцене он возвышался надо всеми, и на его печальном лице была нарисована одинокая слеза.
По настоянию своего мужа, Лучо, Маргерита оставила огненно-рыжие волосы распущенными и нарядилась в роскошное платье серебристо-зеленого шелка, расшитое цветами. В ожидании своего выхода она стояла за кулисами, сжимая вспотевшие от волнения ладони и чувствуя, как холодеет у нее в животе. Не выдержав, она выглянула из-за занавеса и улыбнулась, завидев в первом ряду Лучо с близнецами на коленях. По обе стороны от него сидели родители Маргериты в самых лучших своих нарядах, а совсем неподалеку разместились Великий герцог с женой, высокомерной Кристиной Лоррейнской, король Франции с новобрачной и бесчисленные представители знати.
Маргерита услышала первые ноты вступления. Она глубоко вздохнула, расправила плечи и шагнула на сцену, позволяя своему голосу взлететь вслед за музыкой. Лучо в восхищении смотрел на нее, и глаза его светились любовью и нежностью. Она улыбнулась ему в ответ.
«Сбылась моя мечта, — подумала она, — я пою перед королями и королевами. Я могу путешествовать по всему миру, посмотреть на слонов и верблюдов, если мне того захочется, подняться на самые высокие горы и потрогать небо, и увидеть океаны, водопадом обрывающиеся за край земли.
Меня зовут Маргерита.
Я — любима.
И свободна».
Постлюдия
…Я искупила свою вину И голову свою несу легко, Словно пылинку, Как голодная девушка Среди кустов терновника, Чьи губы и кончики пальцев Окрашены соком ягод. Долгие годы я мечтала об этом: О зеленых, смеющихся Руках старых деревьев, Простертых надо мной. И тень моя теряется среди них.
Вкус меда
Замок Шато де Казенев, Гасконь, Франция — июнь 1662 года
Я всегда любила поболтать, а уж сказки были моей страстью.
— У тебя мед на язычке, ma fille, — сказала однажды мама. — Родись ты сто лет назад, то могла бы стать трубадуром.
— Девочки не могут стать трубадурами, — заявила Мари, презрительно задрав нос.
— Могут, и еще как, — возразила мать. — Некоторые известные трубадуры были как раз женщинами. Их называли «trobairitiz», [195] и они написали много прекрасных песен и поэм, дошедших до наших дней. Моя мать напевала мне одну, сочиненную графиней де Диа, а я пела ее вам, когда вы были совсем еще маленькими. Помните?
195
Так назывались на провансальском (окситанском) диалекте Южной Франции женщины-трубадуры в XII–XIII вв.
Мы с сестрой дружно покачали головами.
Мать негромко запела:
— Ты даришь радость и смех тысячам тех, кто только что плакал.
— Да-да, что-то припоминаю, — с изумлением протянула я, когда в памяти моей всплыли смутные воспоминания детства.
— Трубадуры странствовали от одного королевского двора к другому, они рассказывали истории и пели песни. Часто они передавали и новости, которые в смутные времена облекали в форму легенд и народных сказок. Иногда они навсегда оставались при дворе какого-нибудь короля, но остальные трубадуры доходили до самого края света.
— Вот это занятие мне по душе, — с непоколебимой решимостью заявила я. — Я стану… как называется женщина-трубадур?
— Trobairitiz, — сказала мать. — Это на окситанском диалекте.
— Trobairitiz, — медленно повторила я, пробуя незнакомое слово на вкус.
— Но ведь трубадуров больше нет, правда, мама? — поинтересовалась Мари. — А если бы и были, то девочкам не разрешали бы ими становиться.
— Вероятнее всего, нет, — с грустью согласилась мать.