Старая столица
Шрифт:
— Драгоценный камень?! Не слишком ли лестное сравнение? Но я была бы счастлива, если бы он пришелся впору вашему кольцу, — прошептала Тиэко и усердно занялась приготовлением ужина.
После ужина Сигэ и Тиэко поднялись наверх в дальнюю комнату.
В фасадной части второго этажа находилась скромная комната с маленьким оконцем и низким потолком, где ночевали ученики и посыльные. В дальние же комнаты вела галерея, проходившая сбоку от внутреннего двора. Туда можно было попасть и прямо из лавки.
Самых уважаемых, давнишних покупателей обычно принимали в дальних комнатах. Там же при случае
С обычными покупателями переговоры велись в гостиной первого этажа, выходившей во внутренний двор. Это была большая комната — от лавки до задней части дома. Вдоль стен — полки с товарами. Здесь на полу, устланном тростниковыми циновками, раскладывали ткани и кимоно, чтобы покупатели могли свободно их разглядывать.
На втором этаже были еще две небольшие комнаты с высокими потолками — спальни родителей и Тиэко.
Тиэко села перед зеркалом и распустила длинные, изумительной красоты волосы.
— Матушка! — позвала она Сигэ, которая готовилась за фусума [22] ко сну. И столько разных чувств соединилось в этом слове…
ГОРОД КИМОНО
Киото — большой город с удивительно красивыми деревьями. Нет слов, прекрасны сад вокруг императорской виллы близ храма Сюгакуин, сосновая роща у императорского дворца, множество обширных садов старинных храмов, но хороши и деревья на городских улицах, они-то прежде всего и бросаются в глаза туристам. Необыкновенные плакучие ивы в Киямати и на набережной реки Такасэ, ивовые аллеи вдоль улиц Годзё и Хорикава. Это настоящие плакучие ивы, их гибкие зеленые ветви свисают до самой земли. Восхищают и красные сосны, полукружьем выстроившиеся на Северной горе.
22
Фусума — раздвижные деревянные рамы, оклеенные с обеих сторон плотной бумагой. Служат внутренними перегородками в японском доме.
В весеннюю пору яркой зеленью одевается Восточная гора, а в ясную погоду можно разглядеть деревья и на горе Хиэй. Красота деревьев подчеркивает красоту города, за чистотой которого постоянно следят.
В Гионе, особенно в отдаленной его части, вдоль узеньких улочек стоят потемневшие от старости дома, но сами улицы чисты, нигде не увидишь признаков грязи.
То же самое можно сказать и о районе Нисидзин, где изготовляют кимоно. Там идеальная чистота, несмотря на множество невзрачных лавчонок и мастерских. Деревянные решетки у домов каждый день тщательно протираются, на них не найдешь ни пылинки. Прибрано и в ботаническом саду, на земле не валяются обрывки бумаги, не увидишь мусора.
Американские оккупационные войска построили для себя в ботаническом саду коттеджи и, конечно, запретили японцам посещать его; потом американцы ушли, и все стало по-прежнему.
У Сосукэ Отомо — владельца ткацкой мастерской в Нисидзине — была в ботаническом саду любимая аллея камфарных лавров. Деревья невысокие, да и сама аллея — короткая, но ему нравилось гулять по ней. Особенно в весеннюю пору, когда у лавров набухают почки…
«Как там камфарные лавры? — иногда вспоминал Сосукэ, прислушиваясь
Он с нетерпением ждал, когда же ботанический сад снова откроется.
Побывав в ботаническом саду, Сосукэ любил пройтись вдоль пологого берега Камогавы, откуда открывался вид на Северную гору. Обычно он гулял в одиночестве.
Вся прогулка по ботаническому саду и вдоль реки занимала около часа. Вот и сегодня он вспомнил о любимой аллее и затосковал.
— Из Саги звонит господин Такитиро Сада, — прервала его воспоминания жена.
— Такитиро? Из Саги?.. — Он подошел к конторке, где стоял телефон.
Ткач Сосукэ был лет на пять моложе торговца одеждой Такитиро. С давних пор они питали расположение друг к другу, нередко развлекались вместе в «дурной компании». Но в последнее время виделись нечасто.
— Отомо у телефона, давненько мы не встречались…
— Здравствуй, Отомо. — Голос Такитиро звучал необычно оживленно.
— Так вы, значит, в Саге?
— Ага, скрываюсь в уединенном женском монастыре.
— Вы изволите себя вести несколько странно. — Сосукэ специально употребил вежливый оборот. — Бывают ведь разные женские монастыри…
— Но этот настоящий, и живет в нем единственная старуха настоятельница.
— Ну и что? Старуха старухой, а господин Сада с молоденькой девушкой…
— Брось свои дурацкие шутки, — рассмеялся Такитиро, — у меня к тебе дело.
— Дело? Ко мне?
— Да. Я хотел бы заехать сегодня.
— Милости просим, милости просим. — Сосукэ не мог скрыть недоумения. — Я весь день дома, работаю. Наверное, и по телефону слышно, как станки стучат.
— Слышу, слышу! А знаешь, я соскучился по этому шуму.
— Может, вы и соскучились, а для меня этот шум — хлеб насущный. Если он прекратится, мне конец. Это вам не развлекаться в уединенном женском монастыре…
Не прошло и получаса, как машина, в которой сидел Такитиро, остановилась у дома Сосукэ.
Такитиро вошел в дом. Глаза его сияли. Он поспешно развязал фуросики. [23]
— Вот, хотел бы просить тебя, — сказал он, разворачивая рисунок.
— Пояс! — воскликнул Сосукэ и внимательно поглядел на Такитиро. — Такой современный, нарядный — совершенно не в вашем стиле, господин Сада. Н-да… Не иначе как для той, кто уединилась вместе с вами в женском монастыре?
23
Фуросики — квадратный платок, в котором носят мелкие вещи, книги и т. п.
— Ты опять за свое… — рассмеялся Такитиро. — Для нашей дочери.
— То-то удивится барышня, когда пояс будет готов. Ахнет, да и только. Станет ли она носить такой?
— Видишь ли, Тиэко подарила мне несколько альбомов с репродукциями Клее.
— Клее… Клее… Что за художник?
— Вроде бы абстракционист и, говорят, неплохой мастер. Картины его навевают мечтательное настроение. Они тронули и мое стариковское сердце. Я долго листал альбомы, внимательно разглядывал репродукции и изготовил эскиз — ничего похожего на рисунки на старинных японских материях.