StarCraft: сборник рассказов
Шрифт:
«Знаю», — подумала она.
— Мы же решили: ты не откликнешься на мобилизацию. Тебе не придется возвращаться. Я же говорила, папа обо всем позаботится. Мы начнем все заново. Никто не узнает, кто ты. Никому не надо говорить, где ты был. Завтра вечером все уже останется позади.
Вирджил помедлил, прежде чем ответить. Он представил себе, как он перестанет быть тем, кто сражался с зергами во время Войны Стай, кто столько долгих месяцев держался, отбивая одну за другой бесконечные атаки зерглингов, — и выжил. Кем он станет, лишившись этой части своего прошлого? Перспектива выяснить это пугала невероятно.
— Я знаю,
— А это не бегство. Черт возьми, Менгск у тебя и так все отнял. У него есть новые морпехи — пусть они и разбираются. Что он для тебя вообще сделал? Что он сделал для нас?! За твои операции платил папа, а не Доминион. Ты свой долг давно отдал, и сам это знаешь. Сколько раз ты чуть не погиб, Вирджил? Сколько друзей потерял?
— Я не хочу больше говорить об этом.
Он думал о репортаже UNN, который видел перед сном. Об орде, свирепствующей на Тирии, сбивающей с ног строй солдат. Он думал об их зубах и когтях и об ужасном чирикающем звуке, который они издавали, бросаясь в атаку.
— Они не имели права тебя мобилизовать. Это несправедливо, Вирджил! Ты ушел из армии. Они не имеют права призывать тебя только потому, что появилась новая угроза. Ты был там четыре года назад. Теперь пусть с этим разбирается кто-то другой.
— Я же сказал, что не вернусь, Руфи… И я не вернусь.
Он наклонился и поцеловал ее в лоб, как делал всегда перед тем, как выключить свет и лечь спать. Он прижал ее к себе, такую маленькую и хрупкую, и ее тепло и мягкость казались самой правильной вещью на свете. Когда они разжали объятья, Руфи провела пальцем по его широкому неровному шраму, который шел от шеи до самого пупка, затем вернулась наверх, к зубу зерглинга, который Вирджил носил на шее, на красном кожаном шнурке.
— Ненавижу эту штуку. Ты же знаешь, я ненавижу, когда ты не снимаешь ее в постели. Царапается… Сними.
Он улыбнулся.
— Ладно, сниму.
И выполнил обещание, положив подвеску на тумбочку.
— Завтра мы уедем… Все будет позади. К тому же, я тоже жертвую многим, Вирджил. Мне придется начать все заново. Бросить друзей, семью. Папу.
— Я знаю.
— Ну все, спи, здоровяк!
Она повернулась, а Вирджил уставился на вентилятор на потолке. Тот крутился и крутился, тени от лопастей гуляли по темным стенам, освещенным только светом лун, что едва пробивался снаружи. Он думал о новой жизни, которую предлагала Руфи. Спасению от всего, с чем ему довелось столкнуться. Он раздумывал, сможет ли тот, кто сражался с зергами, терял друзей в когтях зерглингов и смотрел в их пустые холодные глаза, когда-нибудь выбросить все это из дальних уголков памяти.
Смотреть репортажи UNN было жутко, но Вирджил не мог остановиться. Он встал еще на рассвете и так и прилип к экрану, потягивая пережженный кофе. Он выпил почти весь кофейник к тому моменту, когда Руфи зашла на кухню.
— Зачем ты это смотришь, Вирджил?
— А ты не хочешь знать, что там происходит? Надо понять, сумеем ли мы попасть на межпланетник. Идет война, малыш.
На экране мелькали кадры военных съемок. Космический крейсер — точнее, то, что от него осталось — падал на небоскреб, а муталиски облепляли его еще в воздухе, поливая снарядами пылающий, дымящийся остов. В нижней части монитора ползли строчки текста. Слова были неутешительные: все они говорили о невероятном количестве жертв, целых осажденных планетах, огромных потерях среди мирного населения. Было ясно: идет настоящая война.
— Боже мой, — Руфи охнула, прикрыв рот обеими руками. Даже с растрепанными спросонья волосами и размазанной тушью она была воплощением изящества и нежной красоты. — Какой кошмар.
— Это точно, милая.
— Я звоню папе. Он сказал, что поддельные документы будут готовы уже днем.
— Твой отец идет на большой риск. Теплое местечко в правительстве, как у него, легко потерять и трудно найти.
— Тебе не кажется, что его дочь и будущий зять заслуживают такого риска?
Он кивнул и снова повернулся к экрану. Репортер, которого записывала камера-робот, с воплями бежал по переулку.
— Твою ж мать…
Вирджил смотрел, как они появляются из-за угла и мчатся за репортером и камерой. Зерглингов была несчетная тьма: вытянутые вперед длинные когти, клацающие по узким стенам щитки, мертвые, бесчувственные глаза. Ближе. БЛИЖЕ.
Съемка быстро прервалась. Донни Вермиллион, известнейший диктор новостей UNN, появился в студии за секунду до того, как зерглинги заполонили весь обзор камеры. Он был бледен как мел и не мог скрыть дрожи при виде ужасной смерти, которая ждала его коллегу.
— Он…?
— Да, — спокойно ответил Вирджил, предупреждая очевидный вопрос. — Ты звонишь папе?
— Д-да, — ответила она, уходя с кухни.
Вирджил сделал глоток кофе; перед глазами стояла плотная толпа зерглингов, прорывающихся в переулок. Зрелище напомнило ему те окопы — тогда, давно. Вирджил медленно и с усилием выдохнул, выжимая из себя весь воздух без остатка, и закрыл глаза. Да, идет война.
Зерглинги добрались до Олби в каньонах Длинных Теней на Астерии, во время одного из ее прославленных шафрановых закатов.
Олби был ресоцем, большим и туповатым, с блаженной ухмылкой, которая появлялась только у тех, кому промыли мозги и заменили воспоминания. Но это не волновало ни Вирджила, ни Берча, ни Дейва, ни остальных бойцов роты Ро. Для ресоца он был неплохим парнем — отличным солдатом и везунчиком настолько, насколько это вообще возможно. Как и большинство ресоцев, он всегда сражался в первых рядах, грудью встречая первую волну атакующих зергов. Он видел и пережил за четыре года службы — сперва в войсках Конфедерации, затем Доминиона — куда больше, чем большинство солдат за всю жизнь… и каким-то чудом всегда уходил с передовой живым, с измазанным слизью скафандром и глупой ухмылкой на лице.
Между боями Олби рассказывал, как вырос в деревне на Альционе, на главном континенте. Он вспоминал прекрасные зеленые холмы, покрытые высокой травой, бесконечно тянувшиеся под синим небом с пушистыми облачками. Он рассказывал о выводке щенков, которые вечно бегали за ним по пятам, виляя хвостом. О том, как в жаркий полдень они прятались в тени баньяна, а щенки лизали ему лицо теплыми и мокрыми шершавыми языками. Это было идеальное детство, и он по нему скучал. За него Олби и сражался, чтобы другие могли наслаждаться такими минутами, чтобы человечество пережило зергов, протоссов и всех, кто встанет у него на пути.