Старец Горы
Шрифт:
– Какого черта?!
– Он убил их всех, – взвизгнул Тома. – Весь замок завален трупами.
Несмотря на полумрак, царивший в огромном зале, Рене все-таки определил, что за пиршественным столом сейчас сидят всего шестеро – он сам, благородный Гишар и четыре захмелевших сержанта. Куда подевались остальные, он не имел ни малейшего понятия. Уйти сержанты могли по нужде, но почему они не вернулись к столу, заставленному превосходным вином? Такого прежде за бравыми молодцами не водилось!
Первым привидение увидел повар, но крик застрял у него в глотке. Тома рухнул на пол и пополз на четвереньках
– Ты не Этьен! – только и сумел вымолвить Рене, когда незнакомец присел к столу.
– Ты писать умеешь, Рошфор? – неожиданно спросил пришелец, сверля перепуганного шевалье горячими как раскаленные угли глазами.
– Умею, – икнул побелевший от ужаса Рене.
– Самое время для тебя облегчить душу.
Приор Сегюр, обычно ночевал в монастыре, но ныне он поддался на уговоры благородного Людовика и задержался в его покоях. Старший сын и наследник Филиппа не чурался учения, но его познания в греческом оставляли желать лучшего, и приору пришлось немало с ним помучиться, прежде чем принц усвоил премудрости чужого языка.
Заснул Сегюр почти сразу, как только добрался до ложа, а ближе к утру ему приснился кошмар. Во всяком случае, именно так показалось монаху, когда он вдруг узрел белую фигуру у своего ложа. Впрочем, кошмар прервался так и не начавшись, оставив после себя лишь легкое чувство беспокойства. Это беспокойство переросло в изумление, когда Сегюр утром обнаружил у изголовья лист бумаги. Изумление сменилось ужасом, когда он ознакомился с содержанием письма.
Бледный вид приора обеспокоил Людовика, который поспешил к нему навстречу с кубком в руке. Обычно Сегюр пил мало, но в этот раз он осушил вместительную посудину до дна.
– Прочти, – глухо сказал молодой приор, падая на лавку.
Людовик долго изучал лист, исписанный с двух сторон двумя разными почерками. Первый он узнал сразу, второй был ему неизвестен. Правда, внизу стояла подпись – Рене де Рошфор.
– Но зачем ему это понадобилось? – спросил потрясенный Людовик, и его круглое, почти мальчишеское лицо покрылось мелкими капельками пота.
– Убивать?
– Нет, – покачал головой принц. – Описывать убийство.
– Вероятно, кто-то настойчиво попросил благородного Рене об этой услуге.
– Я должен показать бумагу отцу, – нерешительно сказал Людовик. – Как она к тебе попала?
– Ночью я видел человека в спальне, но он исчез так быстро, словно был всего лишь видением. Я успел разглядеть крест на его плече и запомнил взгляд, который он на меня бросил. Будет лучше, Людовик, если в этот раз я пойду с тобой. Уж слишком страшные дела творятся у нас в округе.
Король Франции, занятый важным разговором с епископом Бертольдом Парижским, бросил на вошедшего сына недовольный взгляд. А когда благородный Филипп узрел в своих покоях приора Сегюра, он с большим трудом удержался от ругательства. Этого юного моралиста и святошу Филипп терпеть не мог, хотя отдавал должное его уму и образованности. Король непременно выставил бы Сегюра за порог, если бы не присутствие епископа Бертольда.
– Дело настолько важное, – сказал Людовик, протягивая отцу лист бумаги, – что мы с Сегюром решили сразу же обратиться к тебе.
Филипп был близорук, но крупный почерк своего старого друга он разобрал без труда и бросил сердитый взгляд на сына:
– Я сам поручил благородному Пьеру, разобраться в обстоятельствах гибели шевалье де Гранье и наказать виновных.
– Из текста на другой стороне, государь, ты поймешь, как погиб благородный Этьен.
– Прочти ты, – протянул Филипп бумагу стоявшему рядом Бертольду.
Епископ Парижский обладал, несмотря на преклонный возраст, прекрасным зрением и хорошо поставленным голосом. К сожалению, он далеко не сразу проник в смысл читаемого и опомнился только тогда, когда огласил вслух подпись.
– Это оговор! – бросил король Филипп злобный взгляд на приора Сегюра. – Я думаю, Рене сумеет оправдаться.
Увы, Филипп поторопился с выводами и разочаровал его не кто иной, как благородный Пьер, ворвавшийся в покои короля без разрешения. Обозленный Филипп уже собрался сделать старому другу замечание, но, взглянув на Рошфора, умолк. Таким благородного Пьера королю видеть еще не доводилось. Епископу Парижскому тоже. Видимо поэтому два почтенных мужа не сразу сообразили, о чем им толкует новый посетитель.
– Рене убит! – ужаснулся король. – Бедный мальчик.
– Убит не только мой брат, – прохрипел Рошфор, – убиты все обитатели замка Гранье. Все до одного! Я не поверил собственным глазам, государь. Это мог сделать только граф Горланд, больше некому. Незнакомого человека в замок бы не пустили.
Король Филипп был потрясен. В воздухе отчетливо запахло междоусобицей. Две враждующие партии вполне могли сойтись на улицах Парижа с оружием в руках, похоронив при этом и самого Филиппа, и его раздираемое противоречиями королевство. Осознав это, король сдержал ярость, рвущуюся из груди.
– Ты знаешь, как я отношусь к тебе, Пьер, – сказал Филипп почти ласково. – Если граф Горланд виновен, он будет жестоко наказан. Клянусь Богом. Но я не могу покарать невиновного человека. Мне нужны доказательства.
– Я предлагаю назначить третейским судьей, благородного Боэмунда, – поспешил на помощь королю епископ Парижский. – Он человек посторонний. Его мнению можно доверять.
– Пожалуй, – задумчиво проговорил Филипп. – Ты что думаешь по этому поводу, благородный Пьер?
– Согласен, – отозвался после некоторого раздумья Рошфор. – Но пусть нурман возьмет с собой Сегюра.