Старец Горы
Шрифт:
– Да, – вымолвила Эмилия. – Он – крестоносец, такой же, как твой покойный отец.
Благородный Эсташ вел непринужденную беседу с маленькой кокеткой Сесилией, когда его окликнул Ролан де Бове. Благородный Боэмунд вскольз упомянул о провансальце и попросил Горланда оказать ему содействие. В чем будет состоять это содействие, нурман не сказал, но граф был слишком искушенным в интригах человеком, чтобы не догадаться о намерениях провансальца. Благородный Эсташ не верил, что этот молодой человек способен всерьез противостоять Рошфорам, скорее, он был уверен в обратном – Рошфоры навечно успокоят самоуверенного молодца. Впрочем, и такой оборот событий будет на руку благородному Эсташу. Убийство уже двух крестоносцев
– Какой красивый дядя, – задумчиво произнесла Сесилия. – Как ты думаешь, он согласится быть моим женихом?
Младшей дочери короля Филиппа и благородной Бертрады недавно исполнилось восемь лет. Возраст для брака не слишком подходящий, о чем ей и напомнил благородный Эсташ.
– А потом, ты еще вчера клялась в любви мне, благородная госпожа.
– Какие пустяки, Эсташ, – поджала губки Сесилия. – Мы же старые друзья. К тому же он крестоносец. Недавно приор Сегюр сказал, что мы должны любить тех, кто проливал кровь за веру.
– Боюсь, что падре имел в виду любовь духовную, а не плотскую, – с трудом удержался Горланд от смеха.
– Что не помешало Констанции стать невестой Боэмунда, – фыркнула Сесилия и покинула развеселившегося Эсташа, не попрощавшись.
Ролан с удивлением посмотрел ей вслед и перевел глаза на улыбающегося Горланда:
– Мне назвали два имени, граф, и я хочу быть уверен в том, что меня не обманули.
– Убийцы благородного Этьена по-прежнему живут в его замки и, насколько я знаю, не собираются покидать свое убежище в ближайшее время, – спокойно произнес Эсташ.
– Спасибо, граф, – кивнул шевалье. – Я не забуду об оказанной тобой услуге.
Пока граф провожал глазами странного шевалье, уверенно шествующего по двору королевского замка, к нему подошел благородный Боэмунд. По случаю жары, граф был облачен только в котту до колен и блио из тончайшего венецианского полотна голубого цвета.
– У меня такое чувство, что я только что вынес смертный приговор симпатичному мне человеку, – сказал парижанин нурману.
– Боюсь, что не одному, – вздохнул Боэмунд. – Если не хочешь опоздать в богоугодном деле, граф, можешь уже сейчас поставить свечи за упокой благородных Гишара и Рене.
– Шутишь? – удивился Горланд.
– Просто я видел этого молодца в деле, – сказал Боэмунд. – Мой тебе совет, благородный Эсташ, – никогда не становись Ролану де Бове поперек дороги. Искусству убивать его обучал сам дьявол. Или кто-то из его ближайших подручных.
В замке Гранье весь день ждали неприятностей. Благородный Рене, с редким, к слову, хладнокровием всадивший болт в глаз крестоносца, пребывал в нервическом состоянии до тех пор, пока не приехал посланец от старшего брата. Прочитав письмо, написанное твердой рукой благородного Пьера, Рене захохотал. А Гишар де Шелон вздохнул с облегчением. Было бы очень жаль, если бы столь успешно проведенная компания, не принесла бы желанные плоды. Конечно, граф де Рошфор найдет убийц Этьена, но в их число уже никогда не попадут ни благородные Гишар и Рене, ни их веселые приятели.
– Зови всех к столу, – радушно махнул рукой Шелон сенешалю Энгеррану.
Благородный Энгерран хоть и не участвовал в кровавом побоище, устроенном под стенами аббатства, но, будучи горячим приверженцем Пьера де Рошфора, от души переживал за исход дела. Сержанты благородного Гишара, узнав о приглашении на пир, разразились одобрительными возгласами. Надо отдать должное Шелону, он умел подбирать людей. Таких головорезов, способных на любое самое страшное преступление, даже в воровских притонах найдешь далеко не сразу. Тем не менее, службу сержанты знали. Благородный Гишар поддерживал дисциплину среди своих головорезов железной рукой, но и платил за службу щедро, надо отдать ему должное. А уж если сажал рядом с собой за стол, то поил и кормил до отвала. Нападения на замок сенешаль не боялся. Да и кому придет в голову потревожить волка в его логове? Однако пир пиром, а служба должна идти своим чередом. Четверо из двадцати пяти сержантов замка Гранье и днем и ночью находились на стенах. Смену караула Энгерран всегда производил лично. Сержанты хоть и ворчали порой по поводу излишней щепетильности сенешаля, но никому из них даже в голову не пришло бы, оспаривать его приказ. Смирились с неизбежным и те сержанты, которым предстояло именно сейчас сменить своих товарищей. Впрочем, пир в замке Гранье обычно продолжался всю ночь, а потому и у новых караульных оставалась возможность в свою очередь упиться вином благородного Гишара.
– А как же женщины? – спросил у сенешаля лотарингец Арно, большой мастер пыточных дел, коему Шелон нередко доверял развязывать языки самым упорным своим жертвам. Длиннорукий и узколобый Арно не блистал красотою, что не мешало ему пользоваться успехом у гулящих девок, коими замок Гранье обычно был полон под завязку. Однако накануне серьезного дела благородный Гишар приказал удалить из замка всех женщин, дабы потом не пришлось расплачиваться за их болтливость. Шевалье де Шелон, надо отдать ему должное, всегда проявлял осторожность в сомнительных делах, поручаемых ему графом де Рошфором. И, наверное, поэтому ему сходило с рук то, за что менее предусмотрительному человеку грозила веревка.
– Женщин привезут завтра, – бросил через плечо Энгерран. – Успеете еще натешиться.
В приворотной башне было тихо как в склепе, что не удивило, а уж скорее огорчило сенешаля. Более сонливого человека, чем Лысый Жан благородному Энгеррану встречать еще не доводилось. Этот урод вечно попадал в разные истории, и пришла, видимо, пора наказать лентяя по всей строгости.
– Эй, плешивый, – заорал в полный голос Арно, желая, видимо, спасти товарища от очередной выволочки.
Плешивый сидел на полу, опершись спиной о поворотное колесо, и отнюдь не торопился откликаться на бодрый зов. К сожалению, длиннорукий Арно не сразу понял, что его ленивый приятель заснул навечно, и это недомыслие стоило ему жизни. Нож, внезапно вылетевший из темноты, пробил шею словоохотливого сержанта. За спиной у сенешаля захрипел еще один из его подручных. Хрип был предсмертный, это Энгерран понял сразу, а потому поспешно обнажил меч. Врага он пока не видел, зато услышал голос толстого Гиберта:
– Да вот же он.
Эти слова стали последними в жизни неповоротливого алемана, и он рухнул на каменные плиты с перерубленным горлом. Самое страшное, что сенешаль слышал свист клинка рассекающего воздух, но по-прежнему не видел убийцу.
– Факел зажги! – крикнул он последнему своему уцелевшему подручному, но опоздал с приказом. Сержант был убит раньше, чем успел рассеять темноту. Лысый Жан, похоже, экономил масло, а возможно просто забыл наполнить светильник, и сейчас спасительный для Энгеррана огонек грозил вот-вот угаснуть. Сенешал среагировал на шорох, но промахнулся, а вновь занести меч для удара ему уже не дали. Кривой клинок, увиденный Энгерраном в последнее мгновение своей земной жизни, с хрустом вошел в его грудь, прикрытую в этот раз только гамбезоном.
Первым хватился сенешаля благородный Рено. Он хоть и выпил изрядную толику вина, но из разума, в отличие от многих еще не вышел. Однако два сержанта, посланные за забывчивым сенешалем один за другим, так и не вернулись к столу, заставленному вином и блюдами с говядиной и дичью. Зато в зал ворвался повар Тома с лицом, перекошенным от ужаса, и завопил дурным голосом:
– Крестоносец восстал из гроба!
Кроме поварских способностей Тома обладал еще и навыками мясника, которые частенько применял не только при разделке свиных и телячьих туш. Робостью сердца он вроде бы тоже не страдал. И, тем не менее, повар был напуган настолько, что не смог сразу связно ответить на вопрос, прозвучавший из уст трезвеющего на глазах шевалье де Шелона: