Старец Горы
Шрифт:
– К дому благородного рыцаря фон Майнца, кажется, именно здесь остановился твой старый друг Ги де Санлис?
До Картенеля вдруг дошло, что весь вечер, жизнь его висела на волоске. Его могли убить в доме Венцелина, могли убить на улицах Иерусалима, тихих и безлюдных в эту позднюю пору. Это мог сделать сам благородный Бернар, а мог поручить кому-то другому. Сунули бы кинжал под ребра и бросили в сточную канаву как падаль. Но, видимо, Сен-Валье решил, что Годемар просто пешка, которую используют в чужой игре, и, между прочим, был прав. Картенель понятия не имел, кому понадобился этот чертов камень, но поддался на уговоры красноречивого Ги, который убедил-таки своего приятеля сунуть голову в пасть льва, воспользовавшись благовидным предлогом. За содействие благому делу Санлис обещал Картенелю кругленькую сумму, но забыл предупредить, что тот рискует жизнью.
В доме фон Майнца кроме самого хозяина и опекавших его людей находились еще два человека, терпеливо поджидавшие возвращения
– Благородный Болдуин встречался с Венцелином фон Рюстовым и игуменом Даниилом. Но о чем они говорили, я не знаю. Меня дальше порога не пустили. Пришлось весь вечер слушать байки шевалье де Сен-Валье.
– Это он тебя провожал? – холодно спросил Водемон.
– Никак не мог от него отвязаться, – вздохнул Картенель. – О камне Соломона он слышал, но считает его поиски пустой затеей.
– Почему?
– Я не рискнул, спрашивать впрямую. Бернар не такой уж дурак, каким порой кажется, он умеет хранить чужие тайны.
– А ты, благородный Годемар, умеешь? – Красные с перепоя глаза Санлиса уставились на Картенеля.
– Око Соломона – не такой уж секрет в Иерусалиме. Его ищут многие, но, думаю, не найдут. Сдается мне, что камень прибрал к рукам тот, кто долгие три года шел по следу благородного Аршамбо.
– Иными словами, око Соломона находится сейчас у Венцелина? – прямо спросил Водемон.
– Боюсь, гораздо дальше, благородный Андрэ. Чтобы его найти тебе придется отправиться в заснеженную Русь или на берег Варяжского моря. А это далеко, Водемон, очень далеко.
Глава 2 Фатимидский флот.
Каир со дня своего основания был городом не для всех. Простых людей не пускали за его высокие и мощные стены. Однако почтенный Саббах хоть и был остановлен мамелюками у ворот, все-таки смог доказать свое право, стать гостем халифа аль-Амира, пять лет тому назад сменившего благословенного аль-Мустали на многотрудном поприще пастыря всех правоверных. Впрочем, визирем при новом повелители Египта остался почтенный аль-Афдаль, всесильный временщик, которого побаивались даже наместники пророка. Именно к визирю сейчас направлял свои стопы Саббах, с надеждой на прощение. Впрочем, бывший кади Палестины очень хорошо понимал, что являться к аль-Афдалю с пустыми руками не только бестактно, но и чревато большими неприятностями. И именно поэтому в рукаве своего белоснежного одеяния он припрятал большой и богатый город, который вполне мог возместить халифату потери, понесенные в Палестине и Сирии. Саббах не появлялся в Каире более пяти лет и сейчас с удовольствие вдыхал ароматы столицы, построенной Фатимидами полтора века назад, любовался мечетями и роскошными дворцами. Главной достопримечательностями Каира были мечеть аль-Азхар и дворец халифа, расположенные в самом центре города. Саббах добавил бы еще к этому списку Дом знаний, где провел лучшие свои годы, постигая мудрость веков, собранную за стенами этого величественного здания. Между прочим именно здесь в Каире нынешний глава ассасинов надменный Гассан ибн Сулейман впервые заявил о себе, как о человеке незаурядном и отмеченном Аллахом. Приехал будущий шейх в Каир скромным искателем знаний. И его тогдашние учителя далеко не сразу заметили, что их талантливый ученик снедаем честолюбием. Однако, достигнув степеней совершенства, почтенный Гассан принялся плести искусные интриги, едва не закончившиеся мятежом. Дело было давнее, а потому Саббах не знал его подробностей. Зато он знал, что Гассан недолго томился в крепости, ибо не успел он переступить порога темницы, как рухнул один из минаретов аль-Азхара. Суеверный халиф расценил это несчастье, как знак небес и приказал немедленно освободить смутьяна. Гассана ибн Сулеймана богато одарили, посадили на галеру и со всеми почестями, полагающимися ему по праву, выпроводили из Каира. Именно в тот день у Гассана появились преданные сторонники, поверившие в его счастливую звезду. Прошло не так уж много дней, и бывший изгнанник стал грозой халифов и эмиров, бичом Востока, как его частенько называли недоброжелатели. Тысячи людей признали в нем нового Повелителя Времени, а иные называли его Махди, сошедшим на землю по воле Аллаха. Саббах не принадлежал к числу последних, однако он отдавал должное шейху, сумевшему прибрать к рукам секту исмаилитов и ныне ставшим ее почти полновластным хозяином. А ведь титул Повелителя Времени совсем еще недавно принадлежал каирскому халифу, и никто из правоверных, включая исмаилитов, даже подумать не смел, что найдется человек, способный посрамить наместника Аллаха. Справедливости ради следует признать, что покойный аль-Мустали оказался посредственным правителем. Он потерпел несколько обидных поражений сначала от сельджуков, а потом от крестоносцев, подорвав тем самым веру в свою божественную суть. Шейх Гассан сумел воспользоваться разбродом, воцарившимся среди исмаилитов, и подхватил власть, выпавшую из растопыренных пальцев аль-Мустали. Впрочем, еще раньше это сделал визирь аль-Афдаль, освободивший халифа от мирских забот. Но даже у аль-Афдаля не хватило наглости, чтобы покусится на духовную власть потомка Фатимы, дочери пророка Мухаммеда.
Дом аль-Афдаля хоть и располагался недалеко от мечети аль-Азхара, особой роскошью не блистал, уступая как величиной, так и красотой отделки многим дворцам арабских беков. Дело здесь было не в скромности и уж тем более не в бедности, просто визирь никогда надолго здесь не задерживался, предпочитая менять место жительства из соображений безопасности. По слухам, аль-Афдалю за свою жизнь удалось избежать более десятка покушений, тщательно подготовленных его врагами. Достоверно Саббах знал только о трех попытках, за одной из которых чувствовалась рука покойного халифа аль-Мустали. Ныне над головой всесильного временщика вновь сгустились тучи. Аль-Афдаль в течение пяти лет потерпел два сокрушительных поражения от франков, в результате которых Каир по сути лишился армии, способной вести победоносные войны. Тем не менее, ловкому визирю удалось удержаться у власти, что объяснялось не столько его силой, сколько слабостью нового халифа, человека молодого и не слишком искушенного в интригах. В воротах усадьбы Саббаха остановили мамелюки-суданцы, составлявшие личную гвардию визиря. Эти рослые чернокожие воины, по мнению аль-Афдаля, отличались от арабов не только силой и доблестью, но преданностью своему вождю. По количеству мамелюков, стоявших у ворот и расположившихся на садовых дорожках, Саббах определил, что визирь находится дома. Это было редкостное везение, и бек мысленно возблагодарил Аллаха за содействие в трудном и опасном предприятии. Саббах очень боялся, что его опознают и бросят в застенок раньше, чем он успеет переговорить с аль-Афдалем, поэтому он не рискнул навестить близких и постарался объехать родной дом стороной. Обоих своих телохранителей бек оставил у ворот, их миссию можно было считать завершенной, они уберегли своего хозяина от случайного наскока, а далее судьба и жизнь Саббаха зависела уже от визиря.
К удивлению бека, ему не пришлось долго томиться на мраморной лестнице в окружении мамелюков. Коротконогий евнух, выкатившийся из раскрытых дверей, бросил несколько слов своим соотечественникам на незнакомом языке, и те немедленно удались, оставив гостя в растерянности.
– Сиятельный аль-Афдаль, гроза и гордость Востока, ждет тебя, почтенный Саббах.
Беку ничего другого не оставалось, как последовать за евнухом, быстро семенившим на кривых коротких ногах по блистающему полу. Дворец визиря казался пустым, но Саббах отлично понимал, что за ним следят десятки глаз и любое его подозрительное движение может быть истолковано как угроза, с весьма печальными для гостя последствиями.
У входа в покои визиря Саббаха обыскали еще раз. Телохранители, облаченные в белые длинные рубахи, перехваченные у пояса кусками златотканой материи, так старательно обыскивали посетителя, что едва не сломали ему ребра. После чего довольно грубо втолкнули бека в личные покои аль-Афдаля.
Визирь сидел, скрестив ноги, на небольшом возвышении, застеленном коврами, и, опираясь правой рукой на подушку, задумчиво смотрел куда-то поверх головы Саббаха.
– Да продлятся вечно твои дни, сиятельный аль-Афдаль.
– Садись, бек, – небрежно кивнул визирь на край помоста. – Сейчас не время для церемоний.
Когда-то Саббах был одним из первых в окружении аль-Афдаля, но с тех изменилось слишком многое, чтобы рассчитывать на милость этого породистого стареющего мужчины.
– Давно я тебя не видел, Саббах, – задумчиво проговорил визирь, разглядывая гостя.
– Я не смел показаться тебе на глаза, сиятельный аль-Афдаль, после тяжких ошибок и поражений.
– Поражения бывают у всех, – холодно бросил визирь. – Ошибки тоже. Но это еще не повод, чтобы уклоняться от выполнения долга.
– Я не сидел без дела, сиятельный аль-Афдаль, а делал все возможное, чтобы звезда халифа засияла еще ярче.
– С чем пришел? – насмешливо покосился на гостя хозяин, давая понять, что приветствия закончились и пора переходить к разговору по существу.
Саббаху было, что предложить визирю, и он не замедлил с рассказом о событиях, случившихся в не столь уж отдаленном от Каира Ливане. Правитель Триполи, осажденного крестоносцами, Фахр аль-Мольк ибн Аммар отправился за поддержкой в Багдад, доверив управление городом двоюродному брату. Увы, почтенный аль-Асхирь не оправдал надежд своего родственника. Он тут же объявил себя эмиром и поднял мятеж. К сожалению, мятеж был подавлен мамелюками, сохранившими преданность малолетнему сыну аль-Молька.
– А почему к сожалению? – удивился визирь. – Такая преданность заслуживает похвалы.
– Мне удалось склонить почтенного аль-Асхиря на нашу сторону, и он уже готов был обратиться к халифу аль-Амиру с просьбой о помощи.
– Это меняет дело, – кивнул хозяин, – но не объясняет причины, по которой ты приехал в Каир.
– В Ливане остались мои преданные сторонники, и если ты, сиятельный аль-Афдаль, поможешь осажденному городу продовольствием, то Триполи припадет к ногам халифа аль-Амира раньше, чем багдадские сунниты откликнутся на призыв Ибн Аммара.