Старик и море. Авторский сборник
Шрифт:
— Идем туда.
— Нет, здесь.
— А как же Билли?..
— Ну, так что ж. Билли мой брат.
После они сидели все втроем и прислушивались к трескотне черной белки в верхних ветвях: снизу ее не было видно. Они дожидались, чтобы она снова зацокала, — когда она зацокает, то распушит хвост, и Ник будет стрелять туда, где заметит движение. Отец выдавал ему только три патрона на целый день охоты, а ружье у него было одноствольное, двадцатого калибра, с очень длинным стволом.
— Не шевелится, дрянь этакая, — сказал
— Стреляй, Ники. Пугни ее. Она прыгнет. И ты опять стреляй, — сказала Труди. Для нее это была длинная речь.
— У меня только два патрона, — сказал Ник.
— Дрянь этакая, — сказал Билли.
Они сидели, прислонившись к дереву, и молчали. Нику было легко и радостно.
— Эдди говорит, он придет ночью спать к твоей сестре Дороти.
— Что–о?
— Он так сказал.
Труди кивнула.
— Он только того и ждет, — сказала она.
Эдди был их сводный брат. Ему было семнадцать лет.
— Если Эдди Гилби придет ночью и посмеет хотя бы заговорить с Дороти, знаешь, что я с ним сделаю? Убью его, вот так! — Ник взвел курок и, почти не целясь, потянул его, всаживая заряд в голову и грудь этому ублюдку Эдди.
— Вот так. Вот как я его убью.
— Тогда лучше ему не ходить, — сказала Труди.
— Пусть лучше глядит в оба, — сказал Билли.
— Он хвастает, — говорила Труди, — только ты его не убивай. А то попадешь в беду.
— Вот так и убью, — сказал Ник. Эдди Гилби лежал на земле, и грудь его размозжило выстрелом. Ник гордо поставил на него ногу. — Я сниму с него скальп, — сказал он с торжеством.
— Нет, — сказала Труди, — это нехорошо.
— Сниму скальп и пошлю его матери.
— Его мать умерла, — сказала Труди. — Не убивай его, Ники, не убивай ради меня.
— Сниму скальп, а тело выброшу собакам.
Билли не на шутку встревожился.
— Пусть глядит в оба, — сказал он угрюмо.
— Собаки его в клочки разорвут, — сказал Ник, с удовольствием представляя себе эту картину. Потом, оскальпировав ублюдка Эдди, он привалился к дереву и холодно смотрел, как собаки терзают Эдди, но споткнулся и упал, а Труди крепко обнимала его за шею, чуть не душила и кричала:
— Не убивай его, не убивай, не надо, Ники! Ники! Ники!
— Что с тобой?
— Не убивай его!
— Я должен его убить.
— Он просто хвастун.
— Ладно, — сказал Ник. — Так и быть, не убью, только чтоб не подходил близко к дому. Пусти меня.
— Вот и ладно, — сказала Труди. — Хочешь теперь? Мне теперь так хорошо.
— Пускай Билли уйдет.
Ник убил Эдди Гилби, потом пощадил его и чувствовал себя мужчиной.
— Ступай, Билли. Ты все время торчишь около нас. Уходи.
— Черти, — сказал Билли. — Надоело мне это. Мы зачем пришли? Охотиться или нет?
— Можешь взять ружье. Там остался один патрон.
— Ладно. Уж я достану ту черную.
— Я тебя тогда позову, — сказал Ник.
Прошло
— Как, по–твоему, будет у нас ребенок?
Труди скрестила свои смуглые ноги и прижалась к Нику.
Что–то в Нике отошло куда–то очень далеко.
— Не думаю, — сказал он.
— Будет, ей–богу, будет.
Они услышали, как выстрелил Билли.
— Интересно, убил или нет.
— Наплевать, не ходи, — сказала Труди.
Билли вышел из–за деревьев. Он держал ружье на плече и нес черную белку за передние лапы.
— Смотри! — сказал он. — Большая, больше кошки.
— Где ты ее убил?
— Там, дальше. Увидел, как она прыгнула.
— Пора домой, — сказал Ник.
— Нет еще, — сказала Труди.
— Мне нужно вернуться к ужину.
— Ну что ж. Ладно.
— Пойдешь на охоту завтра?
— Ладно.
— Белку можешь взять себе.
— Ладно.
— Выйдешь после ужина?
— Нет, не выйду.
— Тебе хорошо?
— Хорошо.
— Ну, вот и ладно.
— Поцелуй меня, — сказала Труди.
Теперь, когда он ехал по шоссе в автомобиле и темнота надвигалась все ближе и ближе, Ник перестал думать об отце. По вечерам он никогда о нем не думал. Вечер всегда принадлежал одному Нику, и в это время он чувствовал себя хорошо только в одиночестве. Отец возвращался к нему осенью или ранней весной, когда в прерии появлялись бекасы, или когда он видел кукурузу в копнах, или озеро, или лошадь, запряженную в шарабан, когда он видел или слышал диких гусей, или когда сидел в засаде на уток; или вспоминая о том, как однажды в сильную вьюгу орел упал на прикрытый полотном капкан и пытался взлететь, хлопая крыльями, но зацепился когтями за полотно. Отец вставал перед ним неожиданно в запущенных фруктовых садах, на свежевспаханном поле, в зарослях кустарника, на невысоких холмах, или когда он ходил по сухой траве, колол дрова, носил воду, возле мельниц, на плотинах и всегда у костра. Города, в которых жил Ник, были уже не те города, которые знал его отец. После пятнадцати лет у него не осталось ничего общего с отцом.
В морозы борода у отца покрывалась инеем, а в жаркую погоду он сильно потел. Ему нравилось работать в поле на солнце, потому что это была его добрая воля, и он это любил, а Ник — нет. Ник любил отца, но не выносил его запаха, и один раз, когда ему дали надеть отцовское белье, которое село и уже не годилось отцу, Нику стало до того противно, что он спрятал белье под двумя камнями в ручье и сказал, что потерял его. Когда отец заставил его надеть белье, он сказал отцу, в чем дело, но отец ответил, что белье только что из стирки. Так оно и было. Ник попросил отца понюхать, он сердито понюхал и сказал, что белье чистое и свежее. Когда Ник вернулся с рыбной ловли и сказал, что потерял белье, его высекли за то, что он говорит неправду.