Старики и бледный Блупер
Шрифт:
Я строгаю кусок доски от патронного ящика своим ножом для джунглей К-бар. Вырезаю деревянный штык.
Дейтона Дейв говорит: "Помните то малолетнее гуковское создание, которое хотело батончик съесть? Оно меня укусило. Я ведь в деревню пошел, сироток подыскать, тут в засаду к этому юному Виктору Чарли и угодил. Подбежал и чуть кусок руки не отхватил". Дейтона поднимает левую руку, показывая маленькие красные полумесяцы, оставленные зубами. "Там детишки утверждают, что наш ням-ням номер десять. Как бы бешенством не заболеть".
Чили-На-Дом усмехается. Он поворачивается к Стропиле. "Именно так, салага. Здесь ты тогда понимаешь,
Я говорю: "Мне определенно опять в говно пора. Столько недель прошло, а я за это время ни одного выстрела в гневе праведном не слышал. Тоска смертная. Как в Мире мы потом будем к жизни привыкать? День без крови – что день без солнца".
Чили-На-Дом говорит:
– Не парься. Та старая мамасана, что нам одежки стирает, рассказывает такие вещи, что про них даже служаки из разведки не знают. Она говорит, что в Хюэ вся гребаная Северовьетнамская армия крепко окопалась в старой крепости, которая зовется Цитадель. Тебе оттуда не вернуться, Джокер. Виктор Чарли попадет тебе прямо в сердце. Мудня отправит твою худосочную задницу домой в алюминиевом ящике за триста долларов, и будешь ты там весь такой разодетый, как служака, на тебя там напялят мундир из парадного комплекта. Только шляпу белую не дадут. И штанов тоже. Штанов они не дают. И все твои школьные приятели, и все родственники, которых ты один хрен никогда не любил, придут на твои похороны, и будут называть тебя добрым христианином, и будут говорить о том, что ты герой, потому что разрешил себя похерить в борьбе за разгром коммунизма, а ты будешь лежать себе там с окоченевшей жопой, дохлый как селедка".
Дейтона Дейв усаживается на раскладушке: "Иногда можно и погеройствовать чуток, но это если перестать за жопу свою волноваться, если тебе все похрен станет. Но гражданские ведь не понимают ни хрена, поэтому ставят статуи в парках, чтобы на них голуби гадили. Гражданские ничего не понимают. Предпочитают ничего не понимать".
Я говорю: "Злые вы. Неужто американский образ жизни больше не любите?"
Чили-На-Дом качает головой. "Никто из Викторов Чарли не насиловал моих сестер. Хо Ши Мин не бомбил Перл-Харбор. Мы здесь в плену. Мы военнопленные. У нас отобрали свободу и отдали ее гукам, но гукам она не нужна. Для них важнее остаться живыми, чем свободными".
Я фыркаю. "Именно так".
Заштриховываю маркером очередной фрагмент на бедре голой женщины, нарисованной на спине бронежилета. Число 58 исчезает. Еще пятьдесят семь дней в стране – и подъем.
Полночь. Скука становится невыносимой. Чили-На-Дом предлагает убить время, замочив пару-другую наших маленьких мохнатых друзей.
Я объявляю: "Крысиные гонки!"
Чили-На-Дом спрыгивает с брезентовой раскладушки и направляется в угол. Он разламывает джонуэйновскую печенюшку. В углу мы сделали треугольный загон, приколотив доску в шесть дюймов высотой. В обожженной доске проделано небольшое отверстие. Чили-На-Дом запихивает кусочки печенья под доску. Потом он вырубает свет.
Я бросаю Стропиле один из своих ботинок. Ясное дело, он не понимает, что с ним делать. "Что…"
Ш-ш-ш.
Мы сидим в засаде, наслаждаясь предвкушением грядущего зверства. Пять минут. Десять минут. Пятнадцать минут. Наконец вьетконговские крысы начинают выползать из нор. Мы застываем. Крысы мечутся по стропилам, лезут вниз по матерчатым
Чили-На-Дом дожидается, пока все это мельтешение не сосредоточится в углу. Тогда он выпрыгивает из койки и включает верхний свет.
Все, за исключением Стропилы, в ту же секунду вскакивают на ноги и собираются полукругом вокруг угла хибары. Крысы посвистывают и повжикивают, цепляясь розовыми лапками за фанеру. Две или три вырываются на свободу – они или очень уж храбрые или совсем одурели от ужаса (в таких ситуациях мотивы поведения уже несущественны), и бегут прямо по нашим ногам, прорываются между ног и сквозь смертельный строй старательно целящихся ботинок и вонзающихся в пол штыков.
Но большинство крыс сбиваются в кучку под доской.
Мистер Откат достает банку с бензином для зажигалок из своего бамбукового рундука. Он прыскает бензином в дырочку, проделанную в доске.
Дейтона Дейв чиркает спичкой. "Берегись, взрываю!" Бросает горящую спичку в угол.
Доска с хлопком охватывается пламенем.
Крысы разлетаются из-под доски, как осколки от гранаты, заряженной грызунами.
Крысы охвачены огнем. Крысы превратились в маленьких пылающих камикадзе, они мечутся по фанерной палубе, бегут под шконками, по нашим вещам, носятся по кругу, все быстрее и быстрее, куда попало, лишь бы туда, где нет огня.
– На тебе! – Мистер Откат орет как сумасшедший. – "На! На!" Он разрубает крысу напополам своим мачете.
Чили-На-Дом удерживает крысу за хвост, та визжит, а он забивает ее насмерть ботинком.
Я бросаю свой К-бар в крысу на другой стороне хибары. Здоровенный нож пролетает мимо, втыкается в пол.
Стропила не понимает, что ему делать.
Дейтона Дейв вертится как волчок с винтовкой с примкнутым штыком, идя в атаку на горящую крысу, как истребитель в воздушной схватке. Дейтона преследует безумно мечущуюся зигзагами крысу, крутится на месте, перескакивает через препятствия, с каждым шагом сокращая дистанцию. От наносит по крысе удар прикладом, а затем колет штыком, снова, снова и снова. "Эта на счет пошла!"
И вдруг битва кончается, так же неожиданно, как и началась.
После крысиных гонок все сваливаются в изнеможении. Дейтона быстро и шумно дышит. "Уффф. Хороший у них отряд был. Реально крутой. Я уж думал, у меня сердечный приступ случится".
Мистер Откат кашляет, фыркает. "Слышь, салага, сколько на счет записал?"
Стропила все так же сидит на своей брезентовой койке с моим ботинком в руке. "Я … нисколько. Все так быстро было".
Мистер Откат смеется: "Слышь, а ведь прикольно бывает убить кого-нибудь, кого разглядеть можно. Ты побыстрее в кондицию входи, салага. В следующий раз крысы будут с оружием в руках".
Дейтона Дейв вытирает лицо грязной зеленой нательной рубашкой. "Да все нормально у салаги будет. Отвали ему халявы. У Стропилы пока инстинкта убийцы нет, вот и все. У меня вот есть, я где-то с пятьдесят мог бы на счет занести. Но все знают, что гуковские крысы своих мертвецов с собой утаскивают".
Мы начинаем швырять чем попало в Дейтону Дейва.
После небольшого передыха мы собираем поджаренных крыс и выносим их на улицу, чтобы провести ночные похороны.