Старинные индейские рассказы
Шрифт:
«Мистер Ангус МакЛауд!
Мы живём неподалёку от Пещерной Горы, на Мышиной Реке. Бизоны откочевали к западу, на другой берег Миссури. Наши порох и свинец подходят к концу. Мы умираем с голоду.
Прощайте, если нам больше не придётся свидеться!»
Девушка отдала это письмо бабушке, а та – гонцу.
– Ангус, – сказал МакЛауд, – поди и скажи слугам, чтобы они завтра утром похоронили беднягу. Мне кажется, что он нёс нам известия от Белой Палатки. Может быть, нам указывают изобилующие дичью области, и тогда мы поедем туда и приведём индейцев или же подождём, пока изгнанники не вернутся весной. Гонец, вероятно, захворал дорогой или
Последнее замечание рассердило Ангуса.
– Кто знает, отец! Мне кажется, надо осмотреть его сумку, – сказал он.
С пояса умершего сняли узкий продолговатый мешок.
В нём были запасные мокасины. Из одного мокасина Ангус вытащил маленький свёрток, заботливо обвязанный жилами. С трудом разобрал он неясный почерк и, наконец, воскликнул:
– Теперь всё понятно, отец! – и он прочитал в слух послание Магаскави.
– Завтра утром я поеду туда. Мы можем захватить много пороха, свинца и пищи, положив их на пару саней, запряжённых шестью собаками. Трое сильных людей поедут со мной, – решительно сказал он.
– Да, да, жаль терять наших лучших охотников. Ты можешь привезти домой их запас мехов и бизоньих покрывал, заметил практичный отец.
– Ну, шкуры то меня не очень интересуют, – ответил Ангус и пошёл готовиться к поездке.
Между тем, положение в лагере ухудшалось с каждым днём. Типиска, отец своего народа, решил поделиться с ним последним куском пищи, и каждое утро Уинона и Магаскави, забрав немного еды, шли к тем, у кого уже больше нечего было есть.
На краю лагеря жила старушка с сироткой внучкой. Чтобы сохранить жизнь ребёнку, она сама несколько дней уже ничего не ела. К ней часто заходили девушки, и так как старушка не могла от слабости подняться, они вливали ей в рот теплый суп. Однажды какому-то охотнику посчастливилось уложить оленя. Животное немедленно разделили между всеми жителями, но по какому крошечному куску досталось каждому! Даже сам отважный охотник вряд ли получил столько, чтобы хоть немного утолить свой голод.
Накануне отъезда Ангуса в форт неожиданно явился со своим товарищем Уuчампи Иaмни – Три Звезды – терпеливый поклонник Уиноны. Оба стали просить, чтобы их взяли в лагерь изгнанников.
Собакой-вожаком был старый надёжный Мак, проделавший много зимних путешествий. Белые были одеты в кожаные рубахи и штаны, отделанные длинной бахромой, меховые шапки и подбитые мехом мокасины. Оружие было привязано к длинным нартам.
Снег немного растаял и покрылся ледяной коркой, посыпанной недавно выпавшим снежком. Северо-западный ветер с рёвом и свистом вздымал этот снежок, как пепел костра, разведённого в прерии. Утром выглянуло солнце, но дул ледяной ветер, и оно поспешило спрятаться.
Собаки бежали, поджав хвосты и прижав уши, и даже старый Мак часто озирался по сторонам и как бы с упрёком смотрел на людей. Было очень трудно бороться с ветром. Мужчинам ещё труднее приходилось от мороза, хотя они тщательно закутали свои лица. Оставались открытыми только щели для глаз, да и те временами были совсем запорошены колючим крутившимся снегом.
Солнце рано скрылось за облаком. Дико ревела и стонала буря. В конце концов путники добрались до овражка, в котором решено было остановиться на ночевку. Кое-где виднелись ивовые пни, и долина маленького ручья был очень плохой защитой от ледяного ветра.
– Хо, стой! – крикнул предводитель отряда.
Собаки встали.
– Мак, давай к ручью! –
Старый пёс побежал вниз, а за ним и все остальные. Быстро очистили от снега небольшой участок, нашли топливо, и уже через несколько минут установили палатку, в которой затрещал огонь. Пол покрыли толстым слоем ивовых прутьев и разостлали сверху бизоньи шкуры. Уичампи стал готовить ужин, и вскоре закипел котелок с водой. Пили крепкий чай и ели сушёное бизонье мясо и пеммикан. Собакам отвели половину палатки, накормили, и они, тесно прижавшись друг к другу, быстро уснули. После ужина Джерри воткнул в землю по палке с обеих сторон очага, положил на них поперёк перекладину и развесил сушить всю обувь. Затем каждый завернулся в бизонье одеяло, и вскоре все уже крепко спали.
Буря бушевала всю ночь. Когда утром путники, один за другим, выглянули в отверстие двери, им показалось что мир не имеет никакой формы. Лишь после обеда ветер немного стих, и тогда они снова двинулись в путь.
На третий день пути они приблизились к лагерю. Зловещая тишина царила там. Не видно было ни души. Но над некоторыми палатками поднимался дым – значит, там ещё теплилась жизнь. Белые сперва набрели на палатку старухи, за которой там трогательно ухаживали дочери Типиски. У сестер уже не было ничего, чем бы они могли покормить старушку, но они поддерживали огонь в надежде, что она, может быть, доживёт до утра. Поэтому они первые услышали звон колокольчиков приближающихся собак. Вскоре показались и сами спасители, и через несколько мгновений Ангус и Уичампи сжимали в своих ладонях исхудавшие руки любимых девушек.
ВОЕННЫЙ ВОЖДЬ
В августе 1862 года, ранним утром, Тауазуота – Имеющий-Много-Раковин-На-Обмен – стоял перед своей прекрасной палаткой из бизоньей кожи. За его жилищем тянулось большое маисовое поле. Высокие, стройные стебли с волосистыми початками подымались в свежем утреннем воздухе, напоминая воинов в праздничной одежде с украшением в виде волосяного гребня на голове.
– Благодарю тебя, Великая Тайна! Я получил от тебя удачу в бою! Никто не осмелится сказать, что Тауазуота – трус! Я отличился в боях так, что наш вождь Канги Чикула – Маленький Ворон – назначил меня военным вождём. Таакичита! Военачальник! – с чувством глубокого удовлетворения повторил Тауазуота.
Солнце стояло как раз над восточным краем берега реки Миннесоты. Тауазуота ясно различал деревянные дома, появившиеся за последний год на широкой равнине, с тех пор, как Канги, в конце концов, заключил договор с белыми. « Угх ! Они отнимают у нас нашу прекрасную землю, изобилующую дичью!» – думал Тауазуота, скользя взглядом по новым поселкам.
В этот миг из белой палатки выскочили с громким криком два маленьких мальчика. В знак того, что они были детьми выдающегося воина, они носили на голове, в виде украшения, по маленькому перу.
Радостно и ловко прыгали и резвились они вокруг своего отца, а тот по-прежнему стоял неподвижно, полный достоинства, как олень, и смотрел на позолоченный утренним солнцем ландшафт и на его жителей – старых и новых, краснокожих и белых. Они ещё не смешались друг с другом; река разделяла их.
Наконец, индеец нагнулся к маленьким будущим воинам и, взяв одного на одну руку, а другого – на другую, вскинул их себе на плечи. В нём проснулась гордость отца, и он наслаждался несколько мгновений этим чувством.