Старинные рождественские рассказы русских писателей
Шрифт:
Куражились мы тем, что нас скоро выведут из города и расквартируют по хуторам. Там помещичьи барышни и вообще все общество, должно быть, не такое, как городское, и подобной скаредности, как здесь, быть не может. Так мы думали и не воображали того, что там нас ожидало еще худшее и гораздо больше досадное. Впрочем, и предвидеть невозможно было, чем нас одолжат в их деревенской простоте. Пришел вожделенный день, мы затрубили, забубнили, «Черную галку» запели и вышли на вольный воздух. Авось, мол, тут опять заголубеют для нас васильки.
Глава седьмая
Распределение, где кому стоять, нам вышло самое разнобивуачное, потому что в Молдавии на заграничный манер, – таких больших деревень, как у нас,
– Ничего, – говорит, – мыза хорошая, как придете, увидите:
Между гор, между ямСидит птица Холуян.Предурацкая эта манера – стихами о деле говорить. У таких людей ничего путного никогда не добьешься.
– А куконы, – спрашиваем, – есть?
– Как же, – отвечает, – есть и куконы, есть и препоны.
– Хороши? То есть красивые?
– Да, – говорит, – красивые и не очень спесивые.
Спрашиваем: находили ли там их офицеры благорасположение?
– Как же, там, – отвечает, – на тонце, на древце наши животы скончалися.
Черт его знает, что за язык такой! – все загадки загадывает.
Однако все мы поняли, что этот шельма из хитрых и ничего нам открыть не хотел.
А только вот хотите верьте, хотите вы не верьте в предчувствие… Нынче ведь неверие в моде, а я предчувствиям верю, потому что в бурной жизни моей имел много тому доказательств, но на душе у меня, когда мы к этой мызе шли, стало так уныло, так скверно, что просто как будто я на свою казнь шел.
Ну а пути и времени, разумеется, все убывает, и вот, пока я иду на своем месте в раздумчивости, сапогами по грязи шлепаю, кто-то из передних увидал и крикнул:
– Холуян!
Прокатило это по рядам, а я отчего-то вдруг вздрогнул, но перекрестился и стал всматриваться, где этот чертовский Холуян.
Однако и крест не отогнал от меня тоски. В сердце такое томление, как описывается, что было на походе с молодым Ионафаном, когда он увидал сладкий мед на поле. Лучше бы его не было, – не пришлось бы тогда бедному юноше сказать: «Вкушая, вкусих мало меду и се аз умираю».
А мыза Холуян действительно стояла совсем перед нами и взаправду была она между гор и между ям, то есть между этаких каких-то ледащих холмушков и плюгавеньких озерцов.
Первое впечатление она на меня произвела самое отвратительное.
Были уже и какие-то настоящие пустые ямы, как могилы. Черт их знает, когда и какими чертями и для кого они выкопаны, но преглубокие.
Глину ли из них когда-нибудь доставали, или, как некоторые говорили, будто бы тут есть целебная грязь и будто ею еще римляне пачкались. Но вообще местность прегрустная и престранная.
Виднеются кой-где и перелесочки, но точно маленькие кладбища. Грунт, что называется, мочажинный и, надо полагать, пропитан нездоровою сыростью. Настоящее гнездо злой молдаванской лихорадки, от которой люди дохнут в молдавском поту.
Когда мы подходили вечерком, небо зарилось, этакое ражее, красное, а над зеленью сине, как будто синяя тюль раскинута – такой туман. Цветков и васильков нет, а торчат только какие-то точно пухом осыпанные будылья, на которых сидят тяжелые желтые кувшины вроде лилий, но преядовитые: как чуть его понюхаешь, сейчас нос распухнет. И что еще удивило нас, как тут много цапель, точно со всего света собраны, которая летит, которая в воде на одной ножке стоит. Терпеть не
Наши ребята, разумеется, простые, добрые и очень благодарят.
– Очень хорошо, – говорят, – мы очень рады.
– А где, – продолжает жупан, – прикажете накрывать на стол: в зале или на веранде? У нас, – говорит, – есть и зала большая, и веранда большая.
– Нам, – говорим, – голубчик, это все равно, где хотите.
Нет-таки, добивается, говорит:
– Бояр велел вас спросить и накрывать стол непременно по вашему желанию.
«Вот, – думаем, – какая предупредительность!»
– Накрывай, брат, где лучше.
– Лучше, – отвечает, – на веранде.
– Пожалуй, там, должно быть, воздух свежее.
– Да, и там пол глиняный.
– В этом какое же удобство?
– А если красное вино прольется или что-нибудь другое, то удобнее вытереть и пятна не останется.
– Правда, правда!
Замышляется, видим, что-то вроде разливного моря.
Вино у них, положим, дешевое, правда, с привкусом, но ничего: есть сорта очень изрядные.
Настает время обеда. Являемся, садимся за стол – все честь честью, и хозяева с нами: сам Холуян, мужчина этакий худой, черный, с лицом выжженной глины, весь, можно сказать, жиляный да глиняный и говорит с передушинкой, как будто больной.
– Вот, – говорит, – господа, у меня вина такого-то года урожая хорошего. Не хотите ли попробовать?
– Очень рады.
Он сейчас же кричит слуге:
– Подай господину поручику такого-то вина.
Тот подает, и непременно непочатую бутылку, а пред последним блюдом вдруг является жупан с пустым блюдом и всех обходит.
– Это что, мол, такое?!
– Деньги за обед и за вино.
Мы переконфузились, особенно те, с которыми и денег не случилось. Те под столом друг у друга потихоньку перехватывали.