Старость – это надолго

Коста Эмиль

– Этим недугом я не занимаюсь, да и медицинскую практику давно оставил, отдав предпочтение следственной, – поспешно ответил Андре, – Впрочем, тема для начала беседы и вправду отличная, благодарю… Если позволите, я для начала задам несколько вопросов вам.

– Задавайте, – кивнул настоятель.

– Вы вели речь о заговоре. Понимаю, что полной ясности здесь быть не может, но нет ли у вас каких-либо догадок о том, чего вообще ожидать?

– Чего угодно! В армии я бы заподозрил дезертирство или кражу. Но здесь – ума не приложу, что они затевают.

– И вы считаете,

речь идет о злодействе, в котором участвуют несколько человек?

– Только о нем. Один тут не справится. Монахи как солдаты – весь день на глазах друг у друга. Без взаимовыручки никак: кто-то обязательно узнает и…

– Донесет начальству? – с улыбкой подсказал Андре, когда отец Лоран запнулся.

– Да. Доносчиков никто не любит, но они необходимы. Как правило, нижние чины затевают такую дрянь, что своевременное наказание идет только им во благо.

– А в вашем монастыре есть такой человек?

Снова замявшись, настоятель решительно покачал головой. Но Андре и не нужно было прямых ответов. Без сомнений, доносчиком здесь может быть только брат Дамьен. Это следовало из его привычки держаться обособленно и угодничать перед каждым. Безупречная вежливость и в то же время отстраненность летописца говорили сами за себя.

Однако, если остальные монахи что-то и затевают, он может попросту не знать об этом. Едва ли такому человеку доверят информацию о готовящемся заговоре. Он почти все время проводит с настоятелем, корпит над монастырскими счетами и летописью. Если старик ни с кем особенно не ладит, неудивительно, что местные интриги обошли его стороной.

– А если бы я искал предводителя заговорщиков, кого бы вы назвали из ваших подчиненных? – поинтересовался доктор.

– Брат Арман. Он из простых, но какая хватка! Когда я сюда приехал, он был богатырь на загляденье. Поговаривали, что в юности это парень жил среди разбойников. Сейчас-то ему ни до чего дела нет, кроме осла этого несчастного. Холит его и лелеет. Ей-богу, я не видал дворян, привязанных к своим скакунам сильнее, чем этот извозчик. Когда осел болеет, он даже ночует на конюшне, наплевав на мой запрет. За всеми разве углядишь! – с мрачным видом добавил настоятель, – Одно время я подумывал сделать общую келью, но заниматься строительством некому. Стены очень уж прочные, а крепких мужчин совсем не осталось.

– Значит, между братьями царит подлинное равенство? Меня удивило, что вы видите в качестве лидера брата Армана, одного из простолюдинов. Ведь в Сан-Антонио есть и дворяне…

– Целых четверо! Брат Дамьен, брат Модест и ваш покорный слуга. Брат Андони тоже дворянин, но можно его не считать – кто примет всерьез титул баска! Вообще тут важнее характер, а не происхождение. Мой секретарь робок, повар из кухни носа не высунет – боится с голоду тут же помереть, а я вне подозрений.

– Значит, ваш повар склонен к чревоугодию? – с как можно более равнодушным видом поинтересовался Андре. Брат Модест ему нравился, и хотелось оценить степень неприязни настоятеля к этому добряку.

– Это же видно! Каждое утро молюсь, чтобы лестница на колокольню его выдержала. Впрочем, когда

он начинает звонить, молюсь об обратном, – хохотнул аббат.

– Почему вы решили выбрать его звонарем? Мне кажется, это назначение озадачило многих, включая самого брата Модеста…

– Для его же пользы. Надеялся, что он немного сбросит вес, да и вставать будет пораньше. До назначения он вечно опаздывал с завтраком и норовил накормить всех сухарями с холодным мясом. А в постные дни вареная рыба – нет, даже мой желудок это не выдержит. Теперь он спозаранку как огурчик, и на столе горячая каша каждое утро.

– В таком случае, это пошло на пользу всем… я имею в виду: каша великолепна, – улыбнулся Андре.

Настоятель пожал плечами:

– Пища монаха должна быть проста, я считаю. Мы не за тем шли сюда, чтобы предаваться чревоугодию, хотя некоторые думают иначе.

– Аскетизм не каждому по силам…

– Да ладно вам! Я же не требую от них спать на камнях и подвергать себя самобичеванию! Они сами выбрали такую жизнь… Конечно, не все оказались тут по доброй воле. Хотя эти-то как раз внушают мне больше доверия.

– Вы имеете в виду брата Дамьена и вашего плотника?

– Да, брата Серхио. Для него монастырь – дом родной. Хотя он ленив как все простолюдины, хоть меня и беспокоит его привязанность к родным – при всякой возможности интересуется жизнью в деревне. Его мальчишкой отдали сюда, семья по соседству… Но вот он ничего против меня не сделает, уверен.

– А что скажете о брате Рикардо? Мне он показался несколько враждебным, несмотря на молчаливость.

– Обычный болван, фанатик, как и вся их порода. Он смотрит свысока на всех вокруг, а себя мнит настоящим праведником. Вечно шатается от усталости – устраивает ночные бдения, хотя я запретил, пост держит постоянно, мяса вовсе не ест. Если бы не аскеза, толку бы от кастильца как от работника было куда больше. Что у него на уме – один бог знает, простите за каламбур. Иной раз мне кажется, что он пытается пораньше свести себя в могилу.

– Такое рвение и вправду настораживает, – миролюбиво согласился Андре, – Расскажите о последнем вашем подчиненном. Брат Андони ведь тоже иностранец?

– Баск – это даже не национальность, – поморщился настоятель, – Не понимаю, кому придет в голову всерьез относиться к горстке горных дикарей. Впрочем, его гонора хватит на десятерых кастильцев. Не назвал бы его особенно религиозным, но, как и брат Рикардо, этот считает себя выше других. Все время проводит на складе, хотя у нас хранить и считать толком нечего. Мне кажется, он просто ненавидит всех и вся.

– Такие люди встречаются в любом обществе… Спасибо, что уделили мне время. Я немедленно займусь вашим делом, тем более я получил исчерпывающую информацию, – Андре поднялся со стула, – Значит, мы со слугой можем рассчитывать на ваше гостеприимство в течение нескольких ближайших дней?

– Разумеется. Чувствуйте себя привольно. Ходите, где вздумается, разнюхивайте все, что требуется.

Милостиво кивнув головой, аббат дал доктору понять, что аудиенция окончена. Андре поклонился и вышел.