Старшая школа Йокай 2
Шрифт:
Камушек-Кощеев отправился к коричневым… тьфу, черным.
Три долбаных года он, Акаги, гнул свою линию, если пользоваться выражением паукана. Финал выброшен в утиль. Эта партия, которую он так старательно играл, условно слита. Не бездарно, просто Кицуки Казуя — слишком сильный соперник. Если даже братья Акаги продолжат семейную традицию аккуратной пропаганды среди учащихся, скорее всего, следующий год тоже будет проигран — на место Казуи, которому пора выпускаться, встанет Ичика. Такую фигуру уравновесить нечем. Казухиро Курода, помнится, на все намеки и даже на открытое предложение поучаствовать в таком полезном деле формирования общественного мнения продемонстрировал, насколько всё это его не касается. Мол, камаитачи я, взятки с меня гладки, мое дело маленькое.
Белый ферзь аккуратно перекочевал к стану черных фигур и встал рядом с камушком. Хорошо бы в качестве подобной фигуры поставить Кощеева. Абсолютно неясно, как русскому удалось подмять под себя Айсонаку Уэно. Наверное, на кицунэ зря сделали ставку. Да, ее влияние в театральном клубе неоспоримо. Но если возлагать надежды на ее возвращение, то обратно затаскивать к белым придется уже две фигуры. А это больше, чем одна. Без Кощеева она с места не двинется. А ведь здравомыслящая баба была.
Ёсиро отпил воды. Голова начинала болеть. Продолжать партию было необходимо. Но проигрывать два поколения подряд уже нельзя, слишком высока цена. В этом случае школа окончательно перейдет под контроль и влияние новых йокаев, которые радостно интегрируют всех в человеческое общество и будут абсолютно довольны этим непритязательным счастьем бегать у людей на посылках.
«Идзанами-ками-сама, это ж какой херней я вынужден забивать башку вместо того, чтобы медитировать в горах и постигать дзен».
Бай Гуан склонилась над крупным блокнотом, куда законспектировала итоги майской драки шинигами и новорожденной дзиндзя-химэ. Наконец-то у нее появилась идея. И идея была хороша.
Однозначно нужно было еще поработать в этом направлении. Например, если печати, сдерживающие неведомую хтонь, располагались на территории клана Кицуки, это одно. Уравновешиваем конкретных шинигами специально рожденными аякаси, и пока они друг с другом грызутся, быстро ломаем заклятия, клац-клац, и готово, пусть всё рушится и взрывается на здоровье, когда рухнет главная печать. А если окажется, что они были умнее и разбросали опоры еще где-нибудь? Как вообще предлагается выставлять боевую силу, если не знаешь, с чем имеешь дело?
Пока что Бай Гуан могла позволить себе разве что представить достойного противника для самих Кицуки. И план был отличным. С чего бы эти ребята так дружно обзавелись вишневыми посохами? Должна же быть причина, по которой они все так неравнодушны к сакурам?
Время свериться с литературой по этому вопросу. Вообще какой шанс, что в Японии живет то, что ей, лисице, требуется?
Повезло, повезло…
«Кодама — сильный йокай, воплощённая душа дерева. Жизненная сила тесно связана с жизнью их дерева, и если умрет один из них, другой также не сможет жить, — Бай Гуан водила пальцем по строкам. — Они, по легендам, несут ответственность за рождение эха. Увидеть кодаму очень сложно. Проще услышать ее: как правило, в месте проживания кодамы эхо будет возвращаться немного позже, чем обычно».
Кажется, идея подходит. Такой йокай точно займет всю семью Кицуки уверенно и надолго. Бай Гуан уткнулась обратно в книгу.
«Внешность кодамы — тусклый светящийся шар, мерцающий вдали. Считается, что если сделать зарубку на очень старом дереве, то она может начать кровоточить. Это будет вернейшим признаком наличия в нём духа. При нахождении подобного дерева его отмечают священной веревкой симэнава».
Дальше наталкивало на размышления, но было не по делу.
«Вырубка деревьев с кодамой считается тяжким преступлением, в результате совершения которого человек навлекает на себя очень сильное проклятие. При массовой вырубке священных деревьев гнев кодамы может обратить в руины даже самое процветающее общество».
Отлично, так оно еще и способно стать мононокэ? Половина проблемы была бы решена.
Следующий же абзац заставил ее скрипнуть зубами:
«Духи леса очень миролюбивы и никогда не проявляют агрессии».
Хули-цзин вскочила и начала расхаживать по комнате, заложив руки за спину.
Она слабо понимала, как иметь дело с такими йокаями.
На неизвестно каком по счету круге ее взгляд зацепился за наконечник белой стрелы. Пришедшая в голову мысль заставила хищно улыбнуться. Кажется, карасу-кун жаловался на недостаток влияния в школе? Что ж, если все получится, то сердце шинигами-куна будет пронзено насквозь, и ему станет не до школьных дел.
Глава 17
Томоко расставила ноги, согнув их в коленях. Все шесть рук находились в оборонительной позиции. Джимшер, не спешиваясь, достал окованную железом палицу, притороченную к седлу.
— А мечей не будет, да? — протянула великанша.
— Меч — пережиток прошлого! — богатырь потряс ударно-дробящим оружием. — Я сражаюсь как современный мужчина!
— Хотелось бы верить, — сквозь зубы прошептала они.
Джимшер замахнулся палицей. Томоко поднырнула под его руку и сшибла его с коня. Животное продолжало стоять, вообще не возмущаясь обстоятельствами.
Осетин сплюнул и поднялся, потирая ушибленное бедро.
— Сражайся!
Он начал наносить удары, очевидные и прямые как палка. Великанша какое-то время забавлялась, но ей предсказуемо наскучило. Она подставила плечо под удар. Бой вышел недолгим.
— О, ты поразил меня! — патетически воскликнула она, оседая на землю и приложив одну из рук ко лбу. Джимшер потряс палицей, вскочил в седло и поехал дальше по еле заметной тропке. Томоко показала пальцами «окей», выждала, пока всадник с конем скроются за деревьями, приняла человеческую форму и окольными путями отправилась к нам.
Феруза отставила стакан с попкорном и отклеила окуляры бинокля от глаз:
— Что-то пока не впечатляет. Всё нормально?
Вокруг ее глазниц были вдавленные отметки. Все-таки она порядочно волновалась, подумалось мне.
— Да, всё хорошо. Не обязан же он быть в самом деле сильнее первого попавшегося горного великана? Важнее то, что он не забоялся вступить в сражение. А поскольку мужик у тебя обычный гражданский, вообще-то он не каждый день воевать ходит.
— Уж надеюсь, — Феруза снова приклеилась к биноклю и попкорну. На очереди был недзуми.
Петля аркана свистнула и вышибла всадника из седла. Перед Джимшером появился полноростный крысюк, стоящий на задних лапах и держащий в руках хвост от лассо. Он сплясал что-то невразумительное, после чего потащил богатыря в кусты. Уэно чертыхнулась: зеленые заросли скрывали вид на подробности взаимодействия. Конь продолжал стоять как вкопанный. Булава была по-прежнему приторочена, то есть Джимшера уволокли безоружным. Вот это дрессировка, восхитился я. Или что там с лошадьми положено делать, объезжать, что ли. С всадником хоть что происходит, а конь абсолютно уверен: хозяин придет, заберется в седло, и они отправятся дальше.