Старшая школа Йокай 2
Шрифт:
Я кивнул сообщению и зашел в класс. Школа не сильно пострадает, если умняшка Уэно пару дней полежит дома.
Мы собрались на обеде. Разожравшийся до неприличия Изаму-кун правда походил на мешок, правда, не картошки, а муки. Ханаваро Кавагути был одет с иголочки, и это легко объяснялось. Разница в нашем росте уже не составляла полтора раза. Он стал куда шире в плечах. Я впервые заметил, насколько у него изменилось выражение лица.
— Томо-тян, тебя можно поздравить с принятым вызовом? — у нас наконец-то нашлось время поговорить.
— Да, и я намерена отделать эту гордячку
— Ты, кажись, не в духе?
— Да, я приехала домой и встала на весы. Откуда там взялось еще десять кило, я не знаю, но батя, который решил поинтересоваться, по какой причине я разбила полезное устройство, огреб от меня апперкот просто потому, что мне захотелось.
— У кого-нибудь еще голова болит? — внезапно спросил Изаму. — И жарко, и мерзко, и акклиматизация во все поля. Как на первом уроке началось, так до сих пор и мучает.
— Раскалывается аж не могу, — подтвердил Кавагути. — Дать таблеточку?
— Дай, пожалуйста, — попросил инугами. — Мои уже закончились.
— И мне, если у тебя лишняя найдется, — присоединилась великанша. — Как раз до конца занятий пройдет, надеру эту белую жопу более качественно.
— У Айсонаку-сэмпай тоже голова болит, — политкорректно высказался я. — Жалуется ровно на то же самое: жарко, смена климата, лежит ковриком, даже в школу прийти не смогла.
— Выздоровления Айсонаку-сэмпай, — они салютовала кусочком тунца. — Акклиматизация — это быстро.
Остаток обеда я, отговорившись делами, провел в дальнем темном углу школьного двора, заныкавшись под густой глицинией. Ситуация нравилась всё меньше. Уэно, которая разболелась настолько, что слегла за один день. Друзья, которые хотя и выглядели отъевшимися и поздоровевшими, все-таки были заметно бледноваты и мучились головной болью…
Со мной-то всё было в порядке. Да, смена температуры превратила меня в пельмешку, но стоило окатить голову холодной водой, как меня попустило. А ведь раньше я акклиматизировался очень тяжело, как сейчас помню.
— Алло, пап? Свободен?
Так я узнал самое страшное.
Гости при пересечении жемчужного барьера, на котором бдел Полкан-богатырь, получали не только знание языков. На их ауру накладывался навий амулет. Предохранительное устройство, которое защищало их от безумных сплошных потоков некроэнергии. Поэтому ни близость целой армии кощеев и кощеек, ни даже самая жуткая хтонь, что была в доме (в виду имелась Аля), не были им страшны… какое-то время.
Амулет работал подряд не больше полугода и снимался при пересечении границы русской Нави.
Дальнейший эффект был отсроченным. Остатки энергии, впитавшиеся в тело и одежду, работали как мина замедленного действия, истребляя по мере испарения всё живое. Ровно та причина, по которой в стенах дома не было ни животных, ни растений. По которой отец подбирал себе жен по принципу «насколько можно ее укрепить, чтобы она не заканчивалась внезапно». По которой я был вынужден искать себе невесту по силам, а не «нравится — не нравится».
Самой главной опасностью был я сам. Потому что ходячий постоянный источник некроэнергии куда хуже, чем какой-то чемодан, присланный почтой. Из чемодана энергия выветрится.
Я же фонил постоянно…
— Почему ты меня не предупредил?! — почти орал я в трубку.
— Потому что для меня скрывать энергию так же естественно, как для тебя — точить бабулины пирожки, — голос отца был невозмутим. — Тебе самому придет в голову кому-нибудь рассказывать настолько простые и очевидные вещи?
Я извинился, но…
— Делать-то что?
— Скрывайся, — посоветовал Кощей. — Всё то время, которое проводишь в школе. Ты можешь выдерживать это время, а когда ни с кем не контактируешь — отпускай энергию. Ты опасен только для тех, кто был защищен. Если помнишь основы медицины, это как анафилактический шок. Первое знакомство с аллергеном сравнительно безобидно, а потом… Что до прочих окружающих — им не пришлось вынести массированный удар, и они вряд ли получат непоправимый вред. Позаботься о тех, кто всё это время провел с тобой.
Я попрощался. На сердце было тяжелее некуда.
Кейтаро-сан, шикигами при храме Кицуки, говорил, что я могу выдержать сорок часов скрывания энергии подряд. Я очень надеялся, что за время пребывания дома этот срок увеличился еще хотя бы ненамного.
Я был опасен для окружающих, и чем больше я вырастал в уровне, тем дальше от них я должен был находиться. Или я становился отшельником, или превращался в консервную банку.
Учитывая, что социальное взаимодействие никуда не девалось, выбора не было.
Я вздохнул, убирая ауру.
— Как хорошо, что меня забрала чудо-таблеточка Хана-куна! — Томоко разминалась в додзё. Мы пришли поболеть.
Из другого угла додзё на нее бросала высокомерные взгляды Хильда Свейсдоттир, собиравшая свои немыслимые волосы парой десятков шпилек. Ей было совершенно неясно, с чего бы великанша-они, которую уже достаточно воспитали несколько месяцев назад, взялась за старое.
Соперницы сошлись в центре. После сигнала Томо сразу пошла в атаку. Валькирия встретила прямой удар в лицо с поистине нордическим спокойствием, даже не поморщившись. Однако в следующий момент мир покачнулся, и скандинавка обнаружила себя на полу с гудящей задницей.
— Нокдаун! — объявил рефери спарринга. — Можете продолжать?
— Да, — растерянно отозвалась она, поднимаясь на ноги и попутно гадая: что это, йотун побери, было.
— Может, всё-таки сказать Томо-тян, что выражение «надрать жопу» не обязательно воплощать настолько буквально? — шепотом задал Хана-кун риторический вопрос.
Я лишь хмыкнул в ответ. Заслонить противнику зрение ударом в лицо, уйти за спину и прописать леща по заднице — уроки Полкана и бабушки не прошли даром.
Вторая сшибка — и когда-то упрямая как баран, вечно прущая вперед каратистка резко переводит борьбу в партер и мастерски выполняет гильотину — удушающий прием на шею. Хильда дергается, пытается вырваться. Учитывая разницу в физической силе человеческой формы, ей это почти удается. Но «почти» не считается. Томоко переводит прием в анаконду. Кислород нужен даже асам — и Хильда стучит по земле, признавая поражение.