Старшина Империи. Часть вторая
Шрифт:
И я ему поведал новые подробности, снова опустив информацию о Крылове. Рассказал о том, как разняли поединок, по приказу Сарая, как он говорил, что все его люди погибли, кроме одного, который ранен, поэтому ему пришлось самому на нас нападать. И о том, что я ума не приложу, как теперь быть с этой информацией, и доказать не смогу, и оставлять просто так боязно.
Что делать-то? Вот в чём вопрос.
— Поверь мне, как тому, кто когда-то сам был в услужении, а затем и господином заделался, слуги, это особая каста. — он потеребил свой чуб в задумчивости. — Они преданы своим хозяевам, и выполняют любой приказ, даже, если им не жить в результате. Любой, кто нарушит это правило, больше никогда не увидит жизни в этом мире, не свои, так другие, прознав про предательство,
— Заставить его думать, что я всё ещё жду от них помощи? — уловил я ход его мыслей. — якобы Сарай обещал помощь, но героически погиб, и я жду выполнения слова от его отца?
— Да, — подтвердил Серафим. — Тогда в голове слуги зародится сомнение, а надо ли рвать задницу, и идти на огромный риск, чтобы тайно вас устранить, или, может быть, продолжить пьесу, и ты сам придешь в их капкан, да не один. Как бы там ни было, но он будет обязан связаться с главой рода, а это так нужное тебе время. Прав Серафим, сотню раз прав. Это пара недель точно, если не больше, а я за это время разберусь с Крыловым, и постараюсь придумать, как быть дальше.
— Серафим, ты гений! — радостно воскликнул я. — Спасибо за подсказку!
— Было бы за что, не просто же так я боярин. — отмахнулся он довольно, — Тут в чём дело, неважно, приказ ли выполняет слуга, или сам действует, но ответственность за его деяния несёт господин. И если тот офицер допустит ошибку, и громко провалится, что в академии немудрено, и в свидетелях будут не только жертвы, то Сараи ответят нехило, а учитывая их репутацию, они не могут позволить себе такой риск. В случае же с этим Ярославом, у нас просто не было доказательств его действий, ни записи, ничего, даже пальчиков на автомате, из которого тебя ранили, потому что он был в перчатках. Разбирательство вышло бы долгим, муторным и крайне некрасивым, и повернули бы всё так, что вы на него напали, а он оборонялся, или ещё чего. Но главное другое, как твою девочку выпутывать из этой войны, я вижу только один вариант, благо ребёночек у вас уже есть, это преждевременная эмансипация, как молодой матери.
— Да, глупый закон, совершеннолетие в восемнадцать, но девушки до двадцати пяти не могут самостоятельно определять свою судьбу.
— Ну, когда-то это было нужно. — хмыкнул Апостолов. — В те времена, когда юная принцесса из дома Рюриковичей подала дурной пример всем молодым девахам, и в девятнадцать лет, против воли отца выскочила замуж за обычного человека, выбрала любовь вместо важнейшего династического брака. Мы из-за этого одну из мировых войн проиграли, тогда, как её замужество должно было наоборот, упрочить наше положение, за счёт сильного союзника. В общем, дорого это своеволие империи встало. А затем и другие молодые дурёхи начали так чудить, попирая все устои аристократического общества. — засмеялся Серафим. — Вот император и принял такой закон. С восемнадцати до двадцати пяти лет, любой брак без согласия родителей считается незаконным и аннулируется, а девушки не обладают полной самостоятельностью, хоть и являются совершеннолетними. Но государь был знатным шутником и, со словами: — «для истинной любви всегда найдётся путь», добавил небольшую поправку, о преждевременной эмансипации по беременности, только в этом случае девушка должна добровольно отказаться от своего рода. Вот так вот. — горько усмехнулся Серафим. — Никаких двойных фамилий, и права на наследство. И хитрованов страждущих охмурить благородных дев, сразу же поубавилось. Оказалось, к отцовству не все готовы в таком возрасте, и вообще, без громкой и благородной фамилии, как-то не так весело
— Хм, а я не слышал о такой поправке. — протянул я в задумчивости.
— Немудрено, о ней очень редко упоминают, а ты, навряд ли изучал семейный кодекс аристократов, а в остальных сводах о законе говорится в общих чертах, как о запрете, и даётся ссылка на кодекс.
Что и говорить, в тот вечер я ушёл к себе в кубрик в очень задумчивом состоянии. Согласится ли на такое Лира? Думаю, да. Лично я согласен. А потом, я открыл нужную литературу, и нашёл еще одну особенность, согласие также должен дать глава рода или семьи будущего мужа. А согласится ли Дед? И тут, я думаю, что да. Но лучше всё же уточнить. У каждого.
Лёгкая вибраций пола была ответом на мои размышления. И тут же по отсекам десантного бота пронёсся сигнал на выход. Мы приземлились.
Девчонки уже были на поверхности планеты, которая встречала нас прекрасным рассветом. Душа моя в облачении послушницы, со спящей дочкой у груди стояла на бетонном покрытии космопорта в окружении нескольких офицеров морской пехоты, с удовольствием слушая их разговор.
— А вот и он. — Улыбнулся Ерастов. — Всё, принимай свою семью, в целости и сохранности, как и обещал, а я побежал, дел много. Господа, продолжим разговор у меня, — он кивнул остальным офицерам, — Абаимов, за мной, Ростислав, увидимся позже.
— Александр Ярославович прав, нам тоже пора. — приветствовал меня Лесников, мой новый командир, раз уж мы согласились на службу в спец отряде. — И ты тоже мне сегодня будешь нужен, после планёрки у начальства, расскажу, как будем жить дальше. — и он ушёл вместе со своими бойцами.
— И я пойду, пожалуй. — улыбнулся Серафим. — Ещё увидимся. — он быстро пожал мою руку, и попрощался с Лирой.
А я арендовал антиграв, и повёз свою семью в пансион, благо Бобров взял на себя обязанности завхоза, и моего присутствия больше не требовалось, так как весь отряд уже сдал ему всё снаряжение, и отбыл по квартиркам. У них сегодня выходной.
Моё настроение стало улучшаться уже в пути. Лира просто фонтанировала счастьем и радостью, не пытаясь скрывать свой восторг. Она, бережно прижимая малышку к себе, с интересом глядела по сторонам, бросала на меня полные нежности взгляды, и тихо, с любовью улыбалась.
— О чём говорили? — решил я нарушить тишину, чтобы совсем не расслабиться. Я не мог себе позволить потонуть в затягивающей неге её чувств, впереди ещё много дел, и очень важных, связанных с нашим выживанием.
— Ты про тех весёлых дядек? — уточнила она, а я чуть не поперхнулся, назвать Лесникова весёлым, у меня бы язык не повернулся. — О тебе они говорили, шутливо, но с уважением. А тот, который вторым ушёл, был доволен вами, говорил, что наконец-то достойные кандидаты нашлись, из которых, если огранить, выйдут профессионалы высокого уровня. Ростик. — она с интересом взглянула на меня, — все военные говорят о страшных вещах с юмором? Ведь и те ребята в лазарете, и эти мужчины говорили об одном и том же, и всё это на фоне жутких ранений у солдат там, и закрытых гробов здесь.
— Эм. — а хороший вопрос. — Не знаю, Лир, наверное, если воспринимать всё, как оно есть, то можно с ума сойти, а так…, хотя нет. — я вспомнил наши минуты молчания, циничные высказывания инструкторов о пытках, переживания Боброва, свои страхи. — Это всё для сторонних наблюдателей, чтобы не пугать, да, и…, знаешь, сложная тема, я тебе не смогу ответить по-другому. Просто мы такие же, как и все, только в нашей жизни больше опасности и шансов погибнуть, и без юмора никуда, он помогает пережить прошлое, и радоваться настоящему, когда причин не так уж и много…. — я немного запнулся. — Давай сменим тему.