Старшины Вильбайской школы
Шрифт:
— И я надеюсь… — начал было Риддель.
Но его слушатели, видимо, не интересовались тем, на что он надеялся. Они скрылись с изумительной быстротой, и, подойдя к двери, чтобы затворить ее за ними, Риддель слышал, как они бежали по коридору, громко болтая и смеясь над своим утренним похождением.
Минутное размышление показало Ридделю, как его ловко провели. Вместо того чтобы проверить рассказ мальчиков, он поверил им на слово. Теперь по всей школе разнесется, что новый старшина дурачок, которого обмануть ничего не стоит, и что опаздывать на перекличку может всякий, у кого хватит изобретательности состряпать благовидную историю в свое оправдание. Чудесное начало, нечего сказать! Теперь Ридделю все было ясно. Но уже поздно. Впрочем, отчего поздно? Он подошел к двери и выглянул в коридор. Шалунов уже не было видно, но шаги их и голоса были еще слышны. Не вернуть ли их? Не лучше ли будет, подавив свою гордость, признаться им прямо, что, поверив им, он ошибся, нежели допустить, чтобы проступок их остался безнаказанным?.. Риддель сделал несколько поспешных шагов по направлению голосов и хотел уже побежать, но вдруг подумал: «А что, если они сказали правду? Каково будет тогда мое положение?»
Он вернулся в свою комнату и, захлопнув дверь, бросился на стул в полном отчаянии. Двадцать раз решался он пойти к директору и отказаться от старшинства; но каждый раз его что-то удерживало и какой-то голос шептал ему, что только трусы отступают перед первой неудачей…
Звон колокола, призывающий к занятиям, прервал его тяжелые мысли, и Риддель радостно сбросил с себя роль главы школы, для того чтобы предстать в гораздо более свойственной ему роли школьника. Но и в классе все напоминало ему о старшинстве. В числе его одноклассников были многие из классных старшин, на лицах которых выражалась какая-то затаенная злоба. — По их косым взглядам и перешептыванию Риддель ясно видел, что предметом их раздражения был он, Риддель. Он и раньше не был любим товарищами и знал это, но никогда неприязнь их не выражалась так открыто, как теперь, и ему это было больно…
Но странно сказать, именно сознание этой общей неприязни больше всего поддерживало в нем решимость оставаться старшиной. Если б только он мог научиться действовать с большей уверенностью! Но мог ли он надеяться на это после своей постыдной утренней неудачи? Не думал Риддель в ту минуту, что это было ничто в сравнении с теми неудачами, какие должны были последовать за ней в тот же злополучный день…
Не успел он придти после первых уроков в свою комнату, где рассчитывал отдохнуть и собраться с мыслями, как к нему влетел Джилькс и, проговорив залпом: «Риддель, в четвертом классе драка: идите разнимать», исчез. В том состоянии, в каком находился Риддель, это известие подействовало на него почти так, как если бы в комнату влетела бомба. Драка в четвертом классе — самом центре «чистилища», где каждый был вдвое сильнее Ридделя и где самому Виндгаму не всегда удавалось держать своих подданных в должных границах… Чуть не с содроганием надел Риддель свою шапку и отправился в четвертый класс…
Донесение Джилькса было несомненно верно, ибо за целый коридор до места драки Риддель услышал возню и крики. Весьма вероятно, что это была обыкновенная драка, какие часто случались в «чистилище», но могло быть и то, что ее затеяли нарочно, чтобы досадить старшине. Так или иначе, но прекратить беспорядок было необходимо, и при мысли, что он идет прекращать драку, Ридделю стало так смешно, что он чуть не расхохотался… Он отворил дверь в четвертый класс. Благодаря шуму и пыли его не заметили.
В комнате гул стоял от крика; кричали все, но разобрать, из-за чего ссорятся, было невозможно. Обе воюющие стороны были возбуждены до последней степени. Было ясно, что дерутся не в шутку, а серьезно. Перед Ридделем встал вопрос: как прекратить драку? Перекричать дерущихся было немыслимо, броситься между ними — опасно. Оставалось, по-видимому, одно: стоять и ждать, пока они не угомонятся… Нет, его долг прекратить этот гвалт, чего бы это ему ни стоило! Пользуясь минутой сравнительной тишины, Риддель подошел к одному мальчику, который был, по-видимому, предводителем одной из воюющих сторон, потому что кричал и размахивал руками больше всех. Мальчик сперва не заметил Ридделя, а когда заметил, то принял его за одного из своих врагов: он бросился на него и, прежде чем тот успел опомниться, сшиб его с ног; ряды сомкнулись, и битва закипела с прежней силой…
Трудно сказать, какова была бы участь Ридделя, если б громкий крик: «Стойте! Человек на полу!», не прекратил военных действий. В Вильбайской школе такой крик всегда производил действие даже на самых отчаянных. Все остановились, выжидая, чтобы упавший встал на ноги…
Странное зрелище представлял старшина, когда поднялся с полу: весь в пыли, бледный, он походил не на себя, а скорее на свой призрак, за который и приняли его, кажется, мальчики, пораженные его таинственным появлением. Но когда они узнали его и догадались, зачем он пришел, в комнате поднялся оглушительный хохот, за которым ссора была совершенно забыта. Риддель стоял среди толпы, и звуки голосов и смеха доносились до него, как сквозь сон.
— Посмотрите вы на него! На что он похож? Откуда он взялся?
Шалуны облепили старшину и принялись его чистить, сопровождая свои неистовые услуги таким же неистовым весельем. Риддель отделался наконец от них и вышел из толпы.
— Не надо, пустите меня… Я пришел только сказать, что вы слишком шумите, что так нельзя и…
Громкий смех покрыл конец его фразы. Ему оставалось одно: уйти как можно скорее, что он и сделал. В коридоре он встретил Блумфильда, Вибберлея и Гема, спешивших на место драки, которая возобновилась, как только старшина вышел за дверь. Все трое проводили его презрительным взглядом, и он слышал, как Блумфильд крикнул на бегу товарищам: «Кто-нибудь должен прекратить этот гвалт, а то нам достанется от директора», на что Вибберлей ответил: «Идем скорее, тебя они послушаются».
И действительно, через пять минут шум и крики стихли и больше не возобновлялись.
— Что сделал Блумфильд, когда пришел к вам сегодня поутру? — спросил Риддель вечером Виндгама, младшего брата бывшего старшины.
Виндгам-младший был в четвертом классе, и ради его брата Риддель принимал в нем большое участие. Он предложил ему готовить с ним по вечерам уроки, для чего Виндгам приходил к нему почти каждый вечер.
— Он надрал уши Ваткинсу и Катермолю и пригрозил, что запретит нам играть в крикет, если мы подеремся еще раз, — отвечал Виндгам, бывший в числе сражавшихся.
Ответ был неутешительный. «Надрал уши и пригрозил запретить играть в крикет»… Позволь себе Риддель что-нибудь подобное, его бы на смех подняли… Затруднения и неприятности его настоящего положения, прошедшие перед ним утром, как в тумане, теперь сгустились в черную тучу. Все его страхи стали действительностью. Теперь доказано, и это вне всяких сомнений, что он не может быть старшиной. Не безумие ли с его стороны упорствовать долее? Не проще ли сейчас же отказаться от непосильного бремени?..
Но Риддель не отказался от старшинства и на этот раз, и вот почему. Самой выдающейся чертой его характера была гордость — не та гордость, которая заставляет человека считать себя лучше других, но та, которая не терпит посторонней помощи и с которой человек не признает себя побежденным даже и тогда, когда все находят, что он побежден. Вот почему Риддель твердо решился остаться старшиной.
VIII
ИГРА В ПАРЛАМЕНТ
Парламент был старинным учреждением в Вильбайской школе. Почетные, седовласые вильбайцы, беседуя между собой о далеких школьных днях, часто вспоминают свои подвиги в школьной «палате», когда еще Пилигрю, впоследствии министр двора, внес свое знаменитое предложение о том, чтобы просить директора о прибавке патоки в воскресный пудинг. Вспоминая счастливые дни своего детства и игру в парламент, старики радуются, что игра эта процветает в Вильбае и поныне.