Старшины Вильбайской школы
Шрифт:
Первым последствием было то, что оба участника драки в тот же вечер получили приказание явиться к директору на другой день в девять часов утра. Не заставили себя ждать и другие последствия. Получив упомянутое уведомление, Сильк не долго думая отправился с объяснениями к старшине. В другое время осторожный Сильк, наверно, удержался бы от такого смелого шага, но теперь он был зол на Ридделя, на Джилькса, на весь свет и искал предлога сорвать свою злость. Увидев Силька, Риддель сразу догадался о причине его посещения и спокойно ждал, что тот скажет.
— Зачем ты пожаловался на меня директору? — спросил Сильк грубо.
— Ты дрался, а драться не дозволяется. Я обязан был довести об этом до сведения директора, — отвечал Риддель.
— Ну да, ты решил выжить меня из школы. Только знай, что если меня исключат, тебе придется об этом пожалеть.
— За драку у нас не исключают, — заметил Риддель.
Сильк спохватился, что почти выдал себя, и, не зная, что сказать, молчал.
— Если ты все сказал, что хотел, так уйди, пожалуйста, я занят, — сказал ему Риддель.
Но Сильк не уходил. Ему было обидно уйти ни о чем — его злость не находила себе исхода. В эту минуту он думал только о том, как бы насолить кому-нибудь. Вдруг он вспомнил, что Джильксу он, во всяком случае, может насолить. Не соображая, что вместе с Джильксом он выдает и себя, Сильк спросил Ридделя:
— Помнишь ты записку, которую получил от меня две недели тому назад?
— Не получал я от тебя никакой записки, — отвечал удивленный Риддель.
— Записку, в которой я советовал тебе повидаться с Томом-лодочником.
— Так это ты написал?
— Конечно, я. Я хотел навести тебя на след виновника приключения со шнурком.
— Твоя записка не помогла: я ничего не узнал.
— Так ты не знаешь, кто подрезал шнурок?
— Не знаю. Кто же?
— Джилькс.
Сильк был до такой степени противен Ридделю, что он едва принудил себя ответить:
— Хорошо, я поговорю с Джильксом, а теперь уйди, пожалуйста, мне некогда.
Тут только Сильк вполне сообразил всю опасность своего положения и сказал, чтобы оградить себя:
— Джилькс, разумеется, наплетет на меня с три короба, потому-то я и сказал, что меня могут исключить. Но я не боюсь его, я…
— Прошу тебя, уйди: я ведь сказал тебе, что занят, — перебил его Риддель с нескрываемым отвращением.
Сильк опять разозлился:
— Хорошо, я уйду, но помни, что если мне достанется в этой истории, то и тебе не поздоровится: я расскажу кое-что про твоего любимца Виндгама. — И он вышел, хлопнув дверью.
Риддель не знал, что и думать. С одной стороны, обвинение Силька против Джилькса казалось ему совершенно неправдоподобным: с какой стати стал бы Джилькс подрезать рулевой шнурок шлюпки, за которую, как все говорили, он держал пари? К тому же Сильк только что поссорился с Джильксом, и легко могло быть, что он налгал на него со злости. Но, с другой стороны, в тоне Силька было что-то, заставлявшее верить ему. И потом эта анонимная записка… Первым побуждением Ридделя было посоветоваться с кем-нибудь. Выбор его остановился на Блумфильде. Блумфильд отличался сообразительностью в практических вопросах; кроме того, Риддель давно искал случая поправить свои отношения со старшиной отделения Паррета: его бессознательно тянуло к этому взбалмошному, но добродушному юноше.
На другое утро Риддель встал пораньше и отправился в отделение Паррета. Когда он вошел к Блумфильду, тот еще спал. Ридделю стоило немалого труда добудиться этого школьного богатыря, но когда наконец ему удалось втолковать Блумфильду, что к нему пришли по делу, тот мгновенно вскочил на ноги и принялся одеваться, еще не разобрав хорошенько, кто с ним говорит. Риддель предложил ему выйти во двор, где было свободнее разговаривать. К сожалению, почти вся школа еще спала, а то она могла бы полюбоваться необычайным зрелищем: старшины-соперники расхаживали по двору, беседуя между собой самым миролюбивым образом.
Риддель в немногих словах рассказал Блумфильду о посещении Силька и об обвинении, которое тот взвел на Джилькса.
— Не может быть, чтобы это сделал Джилькс! — с удивлением воскликнул Блумфильд. — Джилькс держал пари за нашу шлюпку.
— Я сам сейчас же подумал об этом, но все-таки мне сдается, что Сильк не солгал или, по крайней мере, не совсем солгал, — отозвался Риддель. — Может быть, я бы не поверил ему, если бы не анонимная записка, которую я получил от него несколько времени тому назад. Кстати, вот эта записка, — и Риддель подал Блумфильду известный нам документ.
Прочтя записку, Блумфильд спросил:
— Что же, виделся ты с лодочником?
— Виделся, но ничего не узнал толком, — отвечал Риддель. — Том видел только, как кто-то выскочил из окна сарая, но кто, не мог разобрать, потому что было темно. Правда, потом он нашел в сарае ножик, но не Джилькса, а Виндгама.
При этих словах Блумфильд быстро обернулся к Ридделю.
— Так, значит, правда, что ты подозревал Виндгама?
— Правда.
И Риддель рассказал уже знакомую нам историю.
Когда он кончил, Блумфильд заговорил каким-то особенно мягким тоном:
— Если б ты знал, дружище, как мне теперь стыдно, что я и все мы так приставали тогда к тебе, чтобы ты сказал, кого ты подозреваешь!
Старшина, боявшийся извинений хуже огня, пробормотал в ответ что-то нескладное и, чтобы замять неприятную тему, поскорее перешел к делу:
— Так как же нам быть с Джильксом? Сначала я хотел идти к нему сейчас же, но потом подумал, что, может быть, лучше подождать, пока они оба повидаются с директором. Может быть, Джилькс сам сознается, а если нет, тогда нечего делать — придется объясниться с ним. Я вот и хотел спросить тебя: не возьмешь ли ты на себя это объяснение? Ты ведь старшина клуба игр, в тебя дело касается больше, чем меня.
— Пожалуй, я готов, — согласился Блумфильд.
— Спасибо.
И новые друзья продолжали беседовать, не замечая, как летит время. Оба удивились про себя, что между ними так много общего и что они не замечали этого так долго. Они говорили, спеша и перебивая друг друга, точно хотели наверстать потерянное время. Они походили скорее на двух братьев, свидевшихся после долгой разлуки, чем на школьников, которые каждый день сидят в одной и той же классной комнате. Блумфильд покаялся Ридделю в тех «каверзах», которые он старался ему подстраивать, и рассказал, как он страдал от глупого положения, в которое его поставили его доброжелатели; Риддель описал те неудачи и разочарования, которые отравляли ему жизнь в начале его старшинства.