Шрифт:
Владимир Иванович ОДНОРАЛОВ
Старший брат
Мишка жил в те времена, когда для того, чтобы взять два килограмма сахару, бабка брала его в магазин. Это называлось брать сахар "на двоих". Иногда очередь ругалась на бабку и на всех, берущих "на двоих" или "на троих". Но ничего, Мишка рос парнем добродушным. И когда одноклассник Васек в нечаянной драке вывихнул ему руку и его за это отхлестали ремнем, Мишка очень переживал за Васька.
В субботу пострадавшие сошлись, сцепились мизинцами и шепотом пробормотали: "Мирись, мирись, мирись и больше
Зимой в пригороде славно. Нет ни грязи, ни пыли. Сугробы скрыли все по самые окна, светлые дымы колеблят на тропках-дорожках слабые тени, а если день освещен солнцем, то играют разными цветами хрустальные зерна снега.
В каждом проулке есть накатанная горка. Мишка ни одной не минул по дороге домой, но только на самой большой в его переулке он задержался, чтобы осмотреться кругом. Отсюда виден был далекий, запорошенный буранами лес.
Здесь-то и появился брат. Он похлопал его по спине пахнущей бензином рукой (он был то шофер, то летчик) и сказал:
– Видишь, Мишка, с крыш сосульки сползли, и шапку можно набекрень сдвинуть. Завтра тоже тепло будет. Мы с тобой на лыжах в лес пойдем. Туда, где летом пионерские лагеря были. Или дальше. Если нам попадется заяц, то мы его трогать не будем. Зайцы - они не вредные. Потом, наверное, мы клад разыщем.
– Какой клад?
– задохнулся Мишка.
– Пугачевский, - ответил брат и пропал до завтра.
Мишка побрел домой, размышляя про клад.
– Если пугачевский, значит, там золотые сабли, пушки, монеты старые...
Утром, после завтрака, мама отчитывала бабушку за "белоголовку", распитую вчера с кумой.
– Раз уж пьешь, так не охай, - сердито говорила она.
– Мы свой век прожили, - непонятно оправдывалась бабушка.
Но тут, никем не видимый, пришел старший брат и сказал:
– Чего ты их слушаешь? Это дело не наше. Пошли.
– В лес пойдем?
– улыбнулся Мишка.
– В лес.
Брат уже собрался. На нем была желтая меховая куртка, меховые сапоги, длинные с железными креплениями лыжи, как у одного офицера. У Мишки же лыжи были старенькие, на сыромятных веревочках, и меховой куртки он, конечно, никогда не носил. Но брату не завидовал, только гордился им по секрету.
К реке, за которой лес, ехать весело. Улочки сбегают к ней, словно ручейки, и вся дорога - пологая горка. Отталкивайся палками да катись! Брат маячил где-то рядом, только покрикивал: "Успевай!" "Все-таки он летчик, раз меховые сапоги носит", - решил про него Мишка.
На последнем крутом спуске к реке катались все пригородные мальчишки: на лыжах, на санках, на фанерках и на дырявых тазах. Знакомый паренек подошел к Мишке и попросил:
– Дай разок с палками съехать?
Мишка дал. Знакомый съехал и уже издали показал ему язык: догони, мол. Мишка недоуменно спросил брата:
– Что же делать?
– Не злись, - посмеиваясь, ответил он.
– Вперед!
Мишка рванулся с крутизны, и замелькали мимо румяные рожицы лыжников, но сквозь хлещущий по глазам воздух он видел удирающего к лесу знакомца.
– Бегает он, как заяц, и лыжи на нем отцовские. Догоним!
– подсказал брат.
Мишка догнал его на середине реки, тот бросил палки и тяжело поплюхал назад, оглядываясь и задыхаясь.
– Трус!
– крикнул ему вслед Мишка.
Потом они с братом долго шли вдоль реки, чтобы найти пологую тропу на обрыв, и когда Мишка карабкался вверх, то подумал: "Хорошо, если бы брат протянул мне палку. Но он такого никогда не делает. Жалко".
Они бежали по лыжне, пока их не перестали обгонять громко дышащие лыжники с белыми бровями и усами. Потом они зашли туда, где никого не было слышно, только потрескивали, как на костре, голые ветки и снег хрустел под лыжами, словно рядом хрупала сено лошадь-невидимка.
Лыжня поворачивала назад, но брат махнул на нее рукой:
– Сейчас начнем делать открытия.
И они пошли осторожнее, сами прокладывая себе путь.
"Хорошо, если бы брат протаптывал мне лыжню", - снова пожалел Мишка.
Они выбрались на большую поляну, усаженную ровными сосенками.
– Открытие номер один, - сказал брат.
– Здорово!
– согласился Мишка, потому что живых сосен он никогда еще не видел.
Похожие на школьниц, в пушистых шубах, они были ниже его. И к одной из них он присел.
– Если хочешь сорвать ветку, то сорви потихоньку, - посоветовал брат.
– Я не больно сорву, - согласился Мишка.
– А шишки здесь есть? А зайцы?
– Он стал всматриваться в чистый, как высокие облака, снег.
– Шишки - под снегом, - объяснил брат, - а зайцы сидят себе в теплых норах.
Тут Мишка заметил, что валенки уже остыли, а кожаные рукавички сгибаются трудно, как проволочные.
– Лови, держи меня!
– закричал брат.
– Держи-и!..
– повторил Мишка, и они побежали наперегонки, чтобы согреться.
Мишка смело съехал за ним в глубокий овраг, плюхнулся в снег и, лежа, осмотрелся. От него самого шел пар, над оврагом, над самыми низкими кустами, висело солнце, тяжелое, как осеннее яблоко. А брат показал ему на кусты, и Мишка увидел: словно алые леденцы висели на пухлых ветках ягоды шиповника.
– Это волшебные ягоды: поешь их - и нос вырастет длинный, как хобот.
Шиповник пришлось запихивать в рот горстью осторожно, чтобы не наглотаться семечек, и выдавливать из него кислый, немного сладкий сок. Нос стал расти, вытягиваться. Мишка, давясь от хохота, наматывал его вокруг шеи, словно это был галстук, а когда смеяться не стало сил, сказал брату:
– Хватит, расколдовывай!
– Эники, беники...
– прошептал брат, и Мишка спокойна оторвал наколдованный нос, а настоящий стал задумчиво отогревать ладонью.