Старт
Шрифт:
— Так что же? — спрашиваю я, набирая номер. Он не отвечает и проигрывает начало «Бэса мэ мучо».
— Целуй меня, целуй меня крепко! — переводит он авторитетно…
В окне Светлы вспыхивает огонек. Я подношу трубку поближе к инструменту Ангела. Кажется, он тоже немного удивлен тем, что Светла так быстро откликнулась, но тут же приходит в себя, надувает губы, обхватывает губами мундштук и начинает. Начинает как-то неуверенно, но тотчас выправляется, и впервые в жизни я готов с ним согласиться: после Луи Армстронга он — лучший трубач в мире. Он старается играть потише, но все равно получается великолепно. Я одной рукой удерживаю трубку перед инструментом, другой —
Внезапно нас окатывает холодной водой: «иллюминатор»-то наш без стекла! Из окна ясно слышится: «Хулиганы!» — и прочее.
Мы поднимаем к этому вредному окну наши невинные глаза, и — бац! — новая волна…
Я держу трубку. В одном из окон напротив показывается тетенька в ночной сорочке, подпирается локотком и, должно быть, вспоминает, как лет сто назад на лоне природы слушала эту же самую песню в исполнении двух юношей, вооруженных гитарами. Она глубоко вздыхает, прикрывает глаза и обращается к одному из юношей (сейчас ему, наверное, лет двести):
— Бэса мэ му-у-чо… — Она мечтательно шепчет, потом широко раскрывает глаза, оборачивается к супружеской постели и протягивает к нему руки, а он всхрапывает по-деловому и поворачивается на другой бок…
Эх!.. Дверца с разбитым стеклом не защищает нас от буйных волн. Поэтому я распахиваю ее настежь, Ангел прибавляет звук, и наше «Бэса мэ» заполняет окружающее пространство. Оно взлетает над темными домами, кружит над нами, словно одинокий грустный голубь, постукивает медным клювиком по телевизионным антеннам в надежде что-то изменить в раз и навсегда установленной программе, но, увы, так поздно люди не смотрят телевизоры. Тогда бедный голубь слетает к отворенным на ночь окнам, но его прогоняют или попросту не замечают. Он взмывает ввысь над тополями и стрелой несется в луга, туда, где, должно быть, еще можно встретить двух припозднившихся веселых юношей-гитаристов, юноши улыбнутся, кивнут в нашу сторону и скажут:
— Без «Бэса мэ» — мы никуда!
А в Светлиной комнате гремит «Пиратский корабль несется по морю», а Светла и Пиноккио танцуют, танцуют… Но волны продолжают заливать нас… Нашу музыку и трубку мы пристроили в самом сухом углу кабины, и пусть нас зальет окончательно, все равно мы с Ангелом подымемся на цыпочки, вытянем шеи, и он будет играть, играть… Потому что Светла и Пиноккио должны танцевать на палубе пиратского корабля, потому что Ангел — мой лучший друг и потому что без «бэса мэ» — мы никуда!
XIII
СПРОСОНОК СЛЫШУ — ТЕЛЕФОН!
Одним прыжком выпрыгиваю из постели. В дверях чуть не сталкиваюсь с бабушкой, но вовремя останавливаюсь.
— Телефон… звонил?
— Черти у тебя в башке трезвонят! — огрызается она. В руках у нее таз, полный выстиранного белья; она хочет пройти на балкон, но я заступаю ей дорогу и верчу пальцем у виска:
— У меня наследственность плохая.
— По отцовской линии! — Бабушка занимает оборонительную позицию. — Весь род их разбойничий! — Она поглядывает на мою бровь, украшенную пластырем. — Вон как тебя разукрасили… Да будь у твоего отца хоть немного ума в голове, он бы тебя не пустил в этот бокс!..
— Бабушка, Ангел стал республиканским чемпионом, — заявляю я, как будто именно эту новость
— Ангелы-дьяволы! Одного поля ягоды вы с ним! — философски заключает она и идет на балкон, а я двигаюсь перед ней задом наперед и выдаю подробную информацию:
— Это здорово вышло, правда, баб? И он победил, и меня все равно пошлют на олимпиаду, потому что в федерации меня ценят, хотя я на этот раз и не стал чемпионом.
Она уже не слушает меня, бормочет что-то себе под нос и развешивает белье. Насвистывая, выхожу в прихожую, осторожно прикрываю за собой дверь, чтобы на балконе слышно совсем не было, беру трубку и сажусь по-йоговски на ковер… Заело… Трясу трубку… Набираю номер… Гудок… Еще один… Еще… И еще… Так!.. Взяли трубку, но молчат…
— Алло! Алло! — Притискиваю трубку к уху, — может быть, все же отвечают, но слишком тихо…
— Алло, — отзывается нерешительный голос, похожий на Светлин, только чуть потолще. Наверно, ее мать.
— Простите, мне Светлу, — бодро выговариваю я и слышу в ответ:
— Ее нет дома.
— А где она? Я… по важному делу. Я из учкома, она очень нужна.
Пауза.
— Алло! — кричу я, а знакомый, но странно измененный голос отвечает:
— Она ушла заниматься… в луга… там, где ивы. — Положили трубку, я хватаю свою и целую ее как сумасшедший. Мать! Как бы не так! Это она сама была! Я ее узнал!..
— Ура-а-а! — Раскрывается дверь, бабушка стоит, зажав ладонями свои слабо слышащие уши. Бросаюсь к ней, хватаю в охапку, кружу, что-то напеваю… Она вырывается, бранит меня и отступает в кухню…
Я соображаю: ага, значит, Светла еще дома, значит, я успею принять душ, побриться (вот уже несколько месяцев я бреюсь; первый раз побрился, когда нас с Ангелом пригласила она на день рождения, — правда, мы так и не пошли, потому что она тогда приболела), сейчас побреюсь и вообще приведу себя в порядок. Вхожу в ванную и замираю перед зеркалом. Вдруг запеваю песню. Отличный резонанс в ванной, голос у меня прямо как у эстрадного певца… В сущности, особой необходимости в бритье нет — вчера я уже брился, но все равно хватаю помазок и смело намыливаюсь. После душа тру волосы на затылке, чтобы вились, расческа запутывается… Ну все, голова готова… Правда, вот этот пластырь… Сдираю его, но рассеченная бровь тотчас набухает сукровицей, делать нечего — залепляю снова. Ладно, так я дороже стою — на раненого похож. Натягиваю джинсы, майку, оставшуюся от республиканских соревнований… В путь!..
Только собрался подразнить напоследок бабушку, как внизу зажужжал мотоцикл. Ангел сигналит азбукой морзе… Развожу руками перед бабушкой — увы, мне пора… Лечу по ступенькам…
Перед входом — сюрприз: на мотоцикле за спиной Ангела Зарка. Они машут мне оба, щеки у Зарки алеют, как розы на клумбе у подъезда.
— Вы что, спускаться не собираетесь? — вопрошаю многозначительно. Зарка по-детски надувает губы, Ангел постукивает по фаре:
— Мы тебя приглашаем. Вечером у… — он указывает на Зарку, — день рождения.
— О, поздравляю! — Я наклоняюсь и целую ей руку церемонно. — Не соблаговолите ли сказать, сколько лет вам исполнилось? Может, четырнадцать, как Джульетте? — Я высвистываю эту чудную мелодию из фильма Дзефирелли.
— Да-а, — дуется она, — уже целых семнадцать! Уже старуха…
Я срываю розу и подношу ей, указывая на свою щеку, она смущенно целует меня. Ангел включает скорость, и мотоцикл несется вихрем. Ангел едва успевает выкрикнуть:
— Везет тебе на розы!
Молча глотаю эту дружескую колкость по моему адресу. Они машут мне оба…