Старт

Мандаджиев Атанас

— Наконец-то!

Я знал, что она с этого начнет, и даже приготовил подходящий ответ, но по дороге сюда твердо решил хотя бы первое время отмалчиваться. А она продолжает:

— Шахматист и то не обдумывает каждый свой ход так долго… — Она обернула жакет вокруг талии и играет всем телом, как будто хула-хуп вертит. А я будто впервые вижу ее: она и не она — может, это из-за новой прически или из-за того, что она тени наложила на веки… (Теперь мне ясно, почему она сразу умчалась, когда Ангел передал ей мое предложение встретиться). Странно, ведь примерно такое смущение я испытываю, когда я со Светлой или с какой-нибудь другой девчонкой, которая мне чем-то нравится. Я перестаю злиться на Магду, мне даже становиться интересно.

В двух-трех метрах от нас — бассейн с рыбками, вокруг — свободные скамейки. Расстилаю пиджак и сажусь.

Магда пытается примоститься совсем близко, но я тактично раздвигаю локти на деревянной спинке и таким образом обеспечиваю «почтительное расстояние». И почему? Ведь никакой ловушки нет, никто нас не увидит, пожалуй, она подумает, что я и вправду трус. Она протягивает мне пачку «Стюардессы». Я вообще-то не курю, но, чтобы хоть как-то компенсировать «почтительное расстояние», тянусь за сигаретой. Ногти у меня коротко острижены — никак не могу ухватить, у нее тоже не получается. Тогда я беру у нее пачку, стукаю пальцами по донцу, как это делают опытные курильщики, несколько сигарет сразу выскакивает. Она берет одну и улыбается — теперь она уже не выглядит такой задавакой, — я тоже улыбаюсь, но продолжаю атаковать, беру у нее спички, зажигаю, подношу ей. Она наклоняется и пересаживается поближе — чувствую легкий аромат каких-то стойких духов. Бобби ей привозил такие с заграничных чемпионатов. Он входил в юношескую национальную сборную по волейболу — где только не побывал, привозил ей разные разности, а она хвасталась направо и налево. Сейчас он в Пловдиве, — наверное, в специальной спортивной роте служит. Я испытываю некоторое злорадство: мы не любили Бобби. Вечно он расхаживал надутый как петух и уверял, что боксом одни только простаки и занимаются. Наши все хотели ему «темную» устроить, особенно Светла, но обошлось.

Я осторожно затягиваюсь, задерживаю дым во рту и медленно выпускаю, Магда наблюдает за мной краем глаза и усмехается исподтишка. Поспешно затягиваюсь снова, задыхаюсь, она серьезно произносит:

— И я кашляю, когда сигареты новые. Ты, наверное, только «Кент» куришь?

Боюсь ответить «да». А вдруг у нее и «Кент» есть? Сосредоточиваю все свое внимание на металлических лягушках вокруг фонтана — из раскрытых пастей выбиваются высокие водяные струи. С этой стороны — шесть, с той — еще столько же, значит, всего — двенадцать. Что за глупости! Бассейн полон кувшинками, но они уже закрыли свои чашечки, только белые точки светятся на темных пятнах широких листьев. Днем можно видеть и рыбок, но сейчас они спят на дне и снятся им реки, моря, а может, и домашние аквариумы. Должно быть, иные из них, перед тем как заснуть, спрашивают себя, что им нужно в этой тинистой воде, а потом, помечтав, как водится, о чем-то далеком и неизвестном, засыпают, в бассейне им хорошо, живут на всем готовом, а где-нибудь в горном ручье пришлось бы самим искать, что поесть, кроме того, здесь нет ни щук, ни рыболовов — ничто их не пугает, ничто им не угрожает, и на следующий вечер, прежде чем заснуть, они снова могут вволю помечтать о далеком горном ручье…

Я очнулся от голоса Магды:

— За что ты меня ненавидишь?

Вопрос оказался таким неожиданным, что я забываю о своем решении молчать и отвечаю почти инстинктивно:

— Зато все остальные по тебе умирают.

— Остальные меня не интересуют.

Ого! В голове у меня мешается, отвожу взгляд от фонтана и впервые за весь вечер смотрю прямо на нее. Она так красива, что решительность моя окончательно испаряется. Все же собираюсь с силами:

— Только я тебя интересую?

— Может быть.

— А Бобби?

На секунду она опускает свои длинные ресницы и быстро отвечает:

— Это конченая история.

«Да, но я — не «история», и Светла тоже — нет!» — хочется выкрикнуть прямо в лицо Магде, но в ее голосе я вдруг улавливаю что-то незнакомое и совсем необычайное для нее. Она говорит тихо, как никогда, от ее уверенности в себе не осталось и следа. Вдруг я вспоминаю, что у нее нет матери, что отец ее, как я слышал, грубиян и пьяница. Раньше я обо всем этом как-то не думал, — может быть, потому что она всегда вызывала зависть или ненависть, но никогда — такую вот жалость. Сейчас она мне кажется беспомощной как ребенок. По-моему, я начал понимать ее «мужские» истории. Она ведь совсем одинока, девчонки ей завидуют и не любят ее, потому что красивая, а парни бегают за ней… Но почему именно я…

— История? Я не люблю этот предмет. — Странно, в моем голосе звучит не столько

отказ, сколько гордость от того, что меня предпочли целой куче обожателей.

— Ты не похож на других, — шепчет она мне в лицо, от близости ее тела у меня кружится голова. — Все они слюнтяи… Только ты серьезный… Настоящий… И красивый… — Ее пальцы нежно касаются моего лица, через все мое существо пробегает электрический ток — никогда еще девушка не ласкала меня, я почти теряю сознание от аромата ее духов, перед глазами горит золотой шелк ее волос, и вдруг — словно удар, а когда я прихожу в себя — тону в теплой мгле ее губ… Что-то сладостно-болезненное разливается по всему моему телу, я уплываю… И внезапно трезвею, и пытаюсь вырваться, но она не отпускает. Резко отталкиваю ее и в тот же миг ощущаю на губах резкую боль от укуса. Трогаю губу, на пальце остается кровавая точка. Хочу сказать ей что-нибудь грубое, но какое-то чувство стыда останавливает меня. Никогда еще я не целовался и думал об этом со страхом. Вот уже несколько месяцев я хожу в кино только для того, чтобы смотреть, как целуются герой и героиня. Я и тактику уже разработал: значит, я направляюсь к Светле, она — ко мне, сплетаем пальцы, потом я притягиваю ее к себе, обхватываю ее голову, медленно поворачиваю и прижимаю свои губы к ее губам. Все это я видел на экране, а вот что делать дальше, после того, как губы прижмутся? Нет, наверное, я никогда не осмелюсь поцеловать девчонку. Я ведь ничего не знал об этой теплой мгле, в которой можно тонуть до самозабвения, из которой я никогда не выплыл бы первым, если бы только на месте Магды оказалась Светла… Я прижимаю палец к укушенному месту, и не знаю почему, но мне становится хорошо. Я уже не сержусь на Магду из-за поцелуя, я даже улыбаюсь ей, какая-то особенная дрожь согревает меня, какое-то странное чувство благодарности. А она вся сияет и с этими светлыми волосами похожа на русалку.

— Ты опасная русалка, — произношу я вслух и тянусь к ее волосам, а она гладит мою ладонь, целует…

— Берегись любви русалок. Любовь русалок приносит несчастье, — шепчет она, улыбаясь, и прижимается ко мне, я испуганно отскакиваю и хватаюсь за часы:

— Опаздываю! — С пиджаком в руке перекидываюсь через спинку скамьи.

— Куда? — Она тоже неохотно поднимается.

— Ангел… Мы с ним договорились…

Она распрямляется.

— Не на свидания ли ходите? — Она кокетливо смеется, обнимает меня за пояс, делать нечего — я тоже обнимаю ее за плечи, мы спешим по аллее.

— Нет, мы по машинам…

— Угоняете? — Она резко останавливается, в глазах ее вспыхивает заговорщический восторг. — И я с вами! Я умею водить!

— Нет, не угоняем. Наоборот, поставим на место! — Я улыбаюсь сам себе; она, конечно, ничего не понимает и принимается меня подначивать, чтобы мы угнали какую-нибудь машину и прокатились по окрестностям. Я уже почти не слушаю ее, она не перестает болтать и смеяться, а у меня снова нарастает тяжесть в груди. Мне же обо всем надо рассказать Ангелу. И что? «Мы целовались». Ну как ему рассказать об этой странной мгле? В сущности, я ведь собирался встретиться с Магдой, чтобы предупредить ее, чтобы она больше не приставала ко мне. Только теперь я осознаю смысл всего того, что произошло возле бассейна с рыбками, и чувствую себя как одна из них, которая мечтала о горном ручье, а кончила тем, что удовлетворилась тинистым бассейном…

Что-то обжигает меня — это Магда поцеловала меня в шею. Мы уже у озера, я останавливаюсь и пытаюсь высвободиться из ее объятий, но она не отпускает меня:

— Разве ты меня не поцелуешь? — Ее губы приближаются к моим.

— Нет. — Я сух и категоричен.

Она оглядывается и снисходительно улыбается, — наверное, думает, что я боюсь, как бы нас не увидели. Затем шепчет, и теперь мне кажется, что она испугана:

— Но ведь ты меня любишь, правда?

— Нет.

— Ложь! — Отчаянная надежда горит в ее глазах. — Тогда зачем ты меня целовал?

— Ты первая меня поцеловала.

Она резко отскакивает назад, жакет обвит вокруг талии, но на этот раз она не играет всем своим телом, будто вертит хула-хуп, а жакет повисает как тряпка. Я не смею поднять голову, но знаю: в глазах ее мечутся разъяренные тигрицы, две страшные тигрицы…

— Слюнтяй! И ты не лучше других! — Она удаляется походкой пантеры.

Она идет к мосту, едва заметные извивы ее фигуры словно хула-хуп вертят — на каждый извив по одному обручу. Все больше обручей, все больше, все гуще, вот они уже совсем скрыли ее…