Старт
Шрифт:
— Ты ведь вроде любишь задачки на построение, вот и поглядим, как ты решишь эту… — Великан победоносно сходит с уже готового эшафота, стряхнув мел с ладоней. Что? Эшафот? Ах ты, Гурий Плетнев! Я на смерть иду ради Светлы, а он вздумал пугать меня своими глупыми альфами-бетами и синусами-косинусами… А ну, подавай их сюда!
Видели вы, как Гай Юлий Цезарь поднимается на трибуну, чтобы произнести речь? Если не видели, — смотрите! Жалкий Рубикон перейден, и Константин Великий Любомиров стоит лицом к черной доске, руки на поясе, спиной к целому миру (за исключением Светлы). На расстоянии полуметра от глаз Константина — треугольники, углы, альфы, беты и прочие знаки глубин и высот человеческого познания. Собранные, вычисленные, соотнесенные с точно определенными математическими законами. А ты, Константин, вне законов, и ты пропал! А чтобы не оказаться вне законов, надо знать их. Простая истина! Странно только, что не все укладывается в законные рамки. В иных случаях, кажется, действует полное беззаконие.
Что с ним происходит, с этим треугольником? Распадается на глазах, линии, образующие три стороны, вьются в каком-то вихре, и вот уже образовалось Я. Разлетается острый угол и получается БУДУ ТЕБЕ. А биссектриса превращается в яркое ПОДСКАЗЫВАТЬ. Коки, мальчик мой, ты болен. У тебя галлюцинации. Тогда, с телефонной трубкой в руке, ты дадакал не думая и сознание твое застилали тригонометрические сумерки, но сегодня…
Надо обернуться, но так, чтобы Гурий Плетнев не заметил. Ага, он у окна, включаю боковое зрение слева. Так. Что мы видим? Край кафедры, стул отодвинут одним взмахом… Теперь еще немножко голову влево… Вся кафедра и часть последнего окна… Еще немного — второе окно, снаружи солнце, деревья цветут, май. Еще полметра налево — и вот брюки и ботинки, такие можно приобрести только в магазине «Гигант». Чуть выше знаменитая зеленая куртка — карман вздут, как сумка кенгуру, — внутри — правый кулак Гурия Плетнева. Эх, классный боксер мог бы выйти из него! Стоит спиной ко мне и любуется боянскими лугами[5]. Голову даю на отсечение, что мечтает о родной деревне. Мечтай, мечтай, а пока Светла и Зарка всячески стараются привлечь мое внимание. Поймав мой взгляд, Светла поднимает кверху большой лист бумаги, весь исчерченный формулами и фигурами… Ангел повернулся к окну и следит за Гурием, а правой рукой удерживает руку Светлы: если вдруг Гурий пошевелится, Ангел сейчас же дернет Светлину руку вниз. В моей душе вспыхивает огонек надежды, кажется, буду участвовать в республиканском первенстве без дополнительного вмешательства братца Миле. Всматриваюсь в лист. О ужас! Формулы распадаются и образуют слова: ТЫ МНЕ СТРАШНО НРАВИШЬСЯ! Я уставился как загипнотизированный. Светла что-то показывает пальцем на листе, — наверное, пытается мне объяснить последовательность решения. Поднимаю глаза — наши взгляды встречаются. Читаю в ее взгляде недоумение, она совсем неосторожно поднялась, почти стоит за партой, чтобы я мог видеть лучше. А я только глупо улыбаюсь и качаю головой, безгранично отчаявшийся и безгранично счастливый. Ну, как ей объяснить, что на меня напала странная болезнь, от которой все треугольники и формулы распадаются и превращаются в слова… Все равно придется братцу Миле отправляться ради меня в школу, а я вот сейчас возьму и выведу на доске огромными буквами И ТЫ, чтобы мы с ней навсегда поняли друг друга. Тянусь к мелу, и в этот самый момент Гурий Плетнев молниеносно оборачивается и страшным взглядом приковывает к месту бедную Светлу с листом в руке. Напрасно Ангел дергает ее руку книзу — поздно! Она вздрагивает испуганно, но тотчас приходит в себя и с вызывающей медлительностью и гордо вскинутым раскрасневшимся лицом опускается на парту. Учитель резко отходит от окна — шаг, другой, — и вот он уже возле нее. Грубо хватает лист… Непонятно как, но я оказываюсь рядом с ним. Вижу, что и Ангел приподнялся…
— Дневник! — Гром и молния!
Она медленно извлекает тонкую тетрадку и демонстративно кладет прямо перед собой. С ее дневником в руке математик двинулся к кафедре крупными шагами… Мы со Светлой переглядываемся, откуда-то издалека доносится громовой голос:
— Браво! Открыли Америку! Один лист — и все в порядке! Только зря вы встали на эту дорогу, другие уж по ней возвращаются. Нет ничего нового под солнцем! Все известно! Коцо получает двойку, а комсомольский секретарь — единицу!
Сажусь. Светла вырывает еще один лист из тетрадки и что-то пишет. Не оборачиваясь, подает мне, читаю: о б щ а я т р о й к а! Держу листок обеими руками и едва удерживаюсь, чтобы не расцеловать его. Альфы и беты? Синусы и косинусы? Вот она, настоящая формула: тройка! Главное — общая! Не-пре-мен-но общая! Потому что в таком случае она равна почти шестерке с плюсом, вот!
III
С АНГЕЛОМ ВЫЛЕТАЕМ!
Да, первыми вылетаем из класса… Звенит звонок с последнего урока, двери отворяются, и под возмущенными взорами висящих по стенам знаменитых педагогов и детских писателей девятые «а», «б», «в», «г», «д» и «е» штурмуют коридор. И пусть штурмуют! Назло этим самым знаменитым педагогам! Написали кучу толстых томов, а попробуй хоть в одном из них найти дельный совет, например как предложить Светле пойти с тобой в кино или в кафе. И как бы сделать это так, чтобы, с одной стороны, она почувствовала, как тебе этого хочется, а с другой — если уж она откажется, чтобы твои слова означали всего лишь: «Скука такая. Надо же хоть чем-то заполнить время. Я тебе так предложил, между прочим…» А то знаете этих
Знаменитые педагоги молчат, зато поступает очередное предложение от Ангела:
— Ты ей прямо скажи: «Светла, видела ты такой-то и такой-то фильм?» Если она ответит «да», значит — аут, а если — «нет», тогда ты сразу: «Тут у меня два лишних билетика…»
— Нет, это банально, — не соглашаюсь я. Мне не хочется начинать со Светлой, как другие начинают со своими девчонками. Ангел уже в который раз слышит от меня это «банально» и вскипает:
— «Банально, банально»! Заладил! Это формула, понимаешь! И правое кроше банально, однако никто от него не отказывается. Пат — и аут!
— Слушай, но ведь это же Светла!
— Ах, Светла, видите ли! — бесится он. — Тогда ступай и прямо выложи: «Хватит нам валять дурака, девочка моя, вечером — в «Бразилии»![6]
И тут вдруг будто из-под земли выныривает Магда и заступает нам дорогу. Волей-неволей приходится остановиться — нет возможности притвориться, что мы не заметили ее. Все-таки мы «коллеги» — все из «Спартака». Но почему, черт возьми, она держится с нами, как будто мы ей бог знает какие близкие люди?! Впрочем, она симпатичная, я вам уже говорил, стройная, блондинка с длинным конским хвостом, воображает — весь мир обязан ей поклоняться. Ну, допустим, мужской мир старшеклассников нашей школы отчасти исполняет это ее желание, но мы с Ангелом предпочитаем, чтобы нас оставили в покое. Особенно сейчас. Но Магда лишает нас всякой возможности отступить, заняв стратегическую позицию между нами и лестницей.
— Что это с вами, чемпионы? — Она обнимает сумку обеими руками, и короткий школьный халатик становится еще короче. Это ее старый трюк, она часто применяет его, когда разговаривает с парнями. Вот и сейчас, завела речь о Гурии Плетневе, о республиканском первенстве, о двойке, об учкоме (куда завтра, конечно, вызовут Светлу), а я только о том и думаю, что в любую минуту могут появиться Светла и Зарка. Представляю себе, как они выходят из класса, Зарка подталкивает Светлу, указывает взглядом на нас, но та уже все заметила и состроила презрительную гримасу — ох уж эта ее презрительная гримаса, которая держит на почтительном расстоянии всех, включая и меня. Магду и спорт Светла ненавидит. Интересно только, спорт из-за Магды или Магду из-за спорта? А может быть, и Магду и спорт из-за чего-то третьего? Не могу сказать с уверенностью. Совсем еще недавно они обе с Заркой подшучивали надо мной из-за моего бокса и называли «забиякой». Ну что ж, я и вправду забияка, и я бы на них не обиделся, если бы не убийственная ирония, звучавшая в их голосах.
Вот и они. Проходят мимо. Зарка многозначительно покашливает, а меня будто в кипящую воду ткнули. Вдруг стало душно, пытаюсь расстегнуть ворот — пуговка отлетает. Магда подошла совсем близко, нарочито громко хохочет, что-то говорит, я не слышу. Будто оглох внезапно. Взглядываю на Ангела: друг мой в бешенстве. Хотим вырваться — она не пускает. А те две, наверное, уже во дворе и выносят мне смертный приговор. Делать нечего — отталкиваю Ангела, выгибаюсь и лечу по перилам. Налетаю на кого-то, проталкиваюсь вперед, взглядом ищу одну короткую стрижку и две светлые косы. Нет. Вокруг шум и толкучка, а мне хочется услышать «забияка», произнесенное знакомыми голосами с какой угодно интонацией. Я заслуживаю самой иронической. Но нет никого. Ни в буфете, ни в библиотеке, ни в учкоме — никого. И во дворе — никого. Значит, они уже идут по улице Трайко Китанчева. Стискиваю сумку под мышкой и — вдогонку! Только что прошел дождь, развезло, бежать трудно. Скольжу, но пока не теряю равновесия. Если не догоню их до улицы Эмила Маркова, я пропал. Хоть бы они на перекрестке задержались — там они обычно прощаются и подолгу разговаривают.
Уф! Наконец-то! Остановились обе перед телефонными будками. Но Зарка вроде торопится, смотрит на часы, что-то достает из сумки, Светла одна идет вверх по гористой улице, они машут друг другу… Я возникаю внезапно в десяти метрах от Светлы, и тут же, как в прошлом телефонном разговоре, вступает мой двойник:
— Светла, это ты?
Двойник мой лжет, он вовсе не изумлен, зато изумлена она, и совершенно искренне, она надувает губы, но в глазах ее смеются три тысячи чертенят, и я знаю почему. Во-первых, это у нее такая привычка — надувать губы, так ежик выпускает иголки. А во-вторых, я такой запыхавшийся, красный и растрепанный после своего безумного спринтерского кросса…
— Кто это за тобой гнался? — Ну, заговорила наконец-то.
— За кем? За мной? Да я всегда так…
— Всегда так ходишь?
Мы смеемся и дальше идем вместе. Правда, я держусь «на почтительном расстоянии», но все равно вместе, вместе — «ура, Коки, все прекрасно!» Да, но она не произносит больше ни слова, молчим и старательно выбираем между лужами места посуше. Взглядываю на свои туфли и брюки — кошмар! Все в грязи. Стоит ли еще выбирать? Не лучше ли извиниться перед ней за то, что после уроков я вместо того, чтобы поблагодарить ее за тригонометрию, смылся… Лучше бы уж сразу поблагодарил… А то решали с Ангелом, что бы мне придумать, чтобы встретиться с ней… И ничего не придумали — сплошные банальности! Может, и пришло бы что-то в голову, если бы не Магда… Мне становится так досадно на Магду, что я нарочно со всего маху ступаю в лужу.