Старуха 4
Шрифт:
Вообще Вера искренне считала, что для победы в войне нужно производить никак не меньше ста тысяч артиллерийских снарядов в сутки только для орудий «больших» калибров, то есть для трехдюймовки и больше. И вдвое больше снарядом малокалиберных — но это в самом плохом случае. А в хорошем было бы неплохо эти величины удвоить, но ведь Вера Андреевна изначально боролась именно «за все хорошее». Очень сильно боролась — и теперь, даже если не считать «мобилизационных» возможностей непрофильных предприятий, заводы химпрома (только химпрома, предприятия оборонной промышленности она не учитывала) могли без особого напряжения дать стране тот самый «минимум».
Так что за производство боеприпасов Вера точно не должна была волноваться, однако осознание этого факта волноваться ей совершенно не мешало. И чтобы все же не психовать с раннего утра и до поздней ночи, Вера занялась работой, с различными взрывчатыми веществами совсем не связанной. Тем более, что в начале мая геологи Губкина (которого Вера уже третий год постоянно подзуживала на «свершение великих открытий»), сообщили, что нашли на Ставрополье огромное месторождение природного газа.
То есть по нынешним временам огромное, по прикидкам этих геологов на месторождении газа было больше полумиллиарда кубометров. Примерный состав этого газа Вера Андреевна знала: этан-пропановой фракции меньше процента, примерно десятая процента газов благородных, совсем немного нафталина — но даже этого немнога хватило бы, чтобы забить трубопровод, поэтому перед транспортировкой по трубе газ нужно было очистить. Да и тяжелые фракции для химии выделить не мешало бы — а как газ чистить, было уже давно хорошо известно. Но чтобы выстроить там газоочистный заводик, сначала нужно было подсчитать сколько газа будет перекачиваться, затем — сколько электричества потребуется на газоочистку, еще кучу всего. И Вера теперь все свободное время считала.
Но перед тем, как начать свои расчеты, она зашла к Валентину Ильичу:
— Тут люди Губкина сказали, что нашли огромное газовое месторождение.
— Я слышал, а у тебя на него уже есть какие-то планы?
— Есть, но не такие, о каких вы подумали. То есть и такие есть, однако девяносто восемь процентов газа там — чистый метан, мне для химии просто столько не нужно. А еще я абсолютно уверена, то геологи нашли там далеко не все, так что появляется смысл протянуть трубу оттуда аж до Москвы. Если московские электростанции перевести на газ, то насколько в столице воздух чище станет!
— И ты предлагаешь НТК этим заняться?
— Нет, этим и без нас найдется кому заняться. Но мы просто должны заранее все вспомогательные вопросы решить, чтобы когда те, кто этим займется, к нам прибегут, мы бы не стали суетиться в режиме лошадки, у которой скипидаром под хвостом намазали.
— Поясни.
— В СССР никто не делает трубы для таких трубопроводов. А трубы нужны будут не самые простые. Какие именно — об этом пусть специалисты вам расскажут, а вы пока подумайте, где взять нужные для производства труб станки, откуда металл для них брать…
— Ты считаешь, что я должен все бросить и этим заниматься?
— Да, считаю. Там нашли примерно миллион тонн топлива, которого в стране остро не хватает. И для получения которого нам будет достаточно просто кран открыть. Еще найдут — в чем сомнений у меня нет — раз в десять больше, а может и в пятьдесят. Да, если газ в Москву качать задумают, то потребуются еще и насосы…
— Ты сама все время говорила, что инициатива наказуема. Я сейчас приказ напишу о том, что тебе поручается этим заняться — и, раз уж ты так хочешь, то сама все эти вопросы и решай. У нас, если ты не знаешь…
— Война на носу. Знаю.
— А ты думаешь, что если скоро война, то мы успеем до Москвы трубу протянуть?
— Думаю, что не успеем — но это мое личное и ничем не подкрепленное мнение. Но хорошо… Приказ по НТК будет?
— Перебьешься. Никакого приказа, а будет постановление ГКО. Да, забыл тебя поздравить…
— И с чем на этот раз?
— С назначением тебя на должность заместителя председателя ГКО. По совместительству. А ругаться по этому поводу иди лично к товарищу Сталину! У тебя всё?
— Почти. Жалко, что я не знаю слов, которыми на такую новость реагировать положено…
— И не знай дальше, маленькая еще. Да, теперь тебе положен еще и персональный самолет.
— Вот спасибо!
— Но летать тебе на нем запрещено, — впервые за все время разговора улыбнулся Валентин Ильич. — Тебе теперь вообще летать запрещено, как и мне, и Лаврентию Павловичу…
— Но он же летает!
— Ты у него узнай те слова, которые не знаешь, они в обходе разных запретов, говорят, помогают. А об остальном сама подумай. Свободна! Да, я на всякий случай сообщаю: отвлекать тебя от занятий в университете я запретил. То есть не запретил, а договорился, что тебя до конца сессии особо дергать не будут. Но если что…
— Вы мне этого не говорили, знаю. И про слова специальные — тоже. Извините, что побеспокоила.
— Правильно Лаврентий Павлович говорил: мало тебя в детстве пороли — а теперь уже поздно. Ладно, иди уже…
Глава 23
Двадцать восьмого мая в Белостоке состоялся очень странный праздник: День сжигания шпалы. Праздник был очень «профессиональный», строго для железнодорожников — которые в торжественной обстановке на площади перед вокзалом сожгли последнюю деревянную шпалу, снятую с железнодорожного пути. На самом деле это была, конечно, не самая последняя шпала, но на магистральных железных дорогах Белоруссии больше деревянных шпал не осталось, всё заменили на бетон. Двадцать седьмого так же в торжественной обстановке сожгли по шпале в Ровно и в Луцке — но там это были областные праздники, а теперь «бетонирование» железных дорог завершилось во всей республике.
Пантелеймон Кондратьевич на торжество приглашал и Лазаря Моисеевича, но у наркома и без этого, сугубо локального мероприятия, дел хватало, так что поджигать последнюю шпалу выпало Первому секретарю Белоруссии — а пока она горела, товарищ Пономаренко вручил большой группе железнодорожников специально к этому дню отчеканенные медали. И, как он с внутренней усмешкой для себя отметил, на медалях не было традиционного для железнодорожной символики паровоза: вместо него лицевую сторону медали украшало изображение электрического локомотива. Получилось символично: в республике еще ни одного километра путей не электрифицировали, но медаль намекала, что ждать электрификации республиканских дорог осталось недолго.
Шпалы на дорогах республики поменяли вообще-то по инициативе Лаврентия Павловича Берии, который — еще когда самого Пантелеймона Кондратьевича утверждали на должность Первого секретаря — объяснил ему важность такой работы:
— Существует хотя и небольшая, но вероятность того, что враг может оккупировать часть советской территории. Но если шпалы будут бетонные, враг не сможет воспользоваться нашими железными дорогами: мы-то сумеем увести весь подвижный состав, а перешить колею уже будет практически невозможно…