Старуха 5
Шрифт:
— Вы предлагаете заняться разработкой мощных водо-водяных реакторов? — с очень недовольным видом поинтересовался Курчатов.
— Ну, это тоже было бы неплохо… да, для начала в энергетических целях ВВЭР был бы оптимален, в том числе и по стоимости.
— Но водо-водяной большой мощности обойдется в разы дороже!
— Да, Игорь Васильевич, вы абсолютно правы. В изготовлении ВВЭР будет раза в два дороже угольного, но если учесть затраты на утилизацию реакторов после того, как они отработают свой срок… Я думаю, то есть я убеждена в том, что ваши реакторы прекрасно проработают и расчетные десять лет, и двадцать, и даже пятьдесят — но в конце концов его все равно придется утилизировать, и утилизировать так, чтобы остаточная радиация на месте, где он стоял, не превышала естественного уровня. Но тут надо иметь в виду, что нарабатываемый в водяном реакторе тритий имеет время полураспада в семнадцать лет, а этот чертов углерод — в пять тысяч семьсот лет! И даже если не учитывать того
— Ну…
— Вот и я не знаю, и никто не знает. Поэтому углерод этот нам придется извлекать и преобразовывать в стабильные элементы в более мощном реакторе. Но как раз для таких целей водо-водяной подходит не очень, и… я неправильно выразилась, требуется не более мощный реактор, а реактор с более мощный нейтронным потоком. На порядки более мощным…
— Вера Андреевна, а почему вы урановый котел постоянно называете реактором? — спросил Хлопин.
— Привычка. Я же химик, и любой агрегат, внутри которого происходит какая-то реакция, называю именно реактором. А разницы в том, химическая это реакция или ядерная, я, честно говоря, не вижу.
— А вот более мощного нейтронного потока… вы можете предложить действенные способы получения такого?
— Могу, но это явно не тема сегодняшнего совещания.
— Вера Андреевна, — прервал разговор с Хлопиным Сталин, — я так понимаю, что строительство графитового реактора особо большой мощности мы не можем себе позволить по причинам того, что вред от него окажется непропорционально большим. Но в то же время вы предлагаете выстроить еще несколько реакторов по сто двадцать мегаватт. А от них что, вреда будет заметно меньше? Ведь по расходу того же графита…
— Если говорить только об оборонных задачах, то нет смысла тратить огромные ресурсы на разработку новых типов насосов, тех же турбин низкого давления и всего прочего, нам вполне достаточно будет уже отработанных образцов оборудования. И вот углерод с этого достаточного числа реакторов мы действительно сможем извлечь и обезопасить. Как раз к концу их работы все технологии и наладим, а вот строить графитовые энергетические реакторы — а ведь стране не один такой потребуется — я считаю вре… крайне нецелесообразным. Но физики наши все равно без работы не останутся, я же уже сказала, что потребуются реакторы принципиально новых конструкций для расчистки завалов ядерных отходов — и я буду счастлива, если они успеют их придумать и построить хотя бы при моей жизни.
— Ясно… товарищи, мы основные доводы «за» и «против» выслушали, думаю, что для их изучения нам потребуется еще какое-то время. А на сегодня я предлагаю совещание закончить…
— Ну что может понимать эта химичка в ядерной физике? — негодовал Игорь Васильевич, когда с Виталием Григорьевичем он усаживался в автомобиль.
— Мне кажется, Игорь Васильевич, что вы сильно недооцениваете эту женщину. Лично я думаю, что в области ядерной физики она знает гораздо больше нас. Нас двоих, да и всех остальных ученых, работающих над бомбами и ядерными реакторами, — тихо ответил товарищ Хлопин, как-то даже смакуя слово «реакторами». — Именно она скупила за границей весь доступный уран, причем занялась этим еще в тридцатом году. Первый, еще десятимегаваттный реактор изготовлен по ее чертежам… нет, по ее эскизам, но почти никаких серьезных доработок там вообще не потребовалось. Реактор на сто двадцать мегаватт мы разрабатывали по ее прямому указанию, и водо-водяной для подводной лодки, причем для него она и схему нам дала, и очень подробную роспись по материалам, которые можно использовать. А когда мы пришли к выводу, что потребуется обогащение урана по двести тридцать пятому изотопу, то оказалось, что у нее уже завод обогатительный выстроен! Да, там еще очень непростая химия, но и кроме химии там все было очень непросто… и завод по производству тяжелой воды по ее химическим процессам действует.
— Но ведь химия и физика — это очень уж разные…
— Чтобы реактор на подводной лодке не требовалось перезагружать чаще, чем раз в пять лет, она просто дала нам так называемый выгораемый поглотитель нейтронов. Это при том, что мы про гадолиний знали разве то, что он вообще существует, а она уже знала про изотопный состав природного металла, способы разделения изотопов и даже степень поглощения нейтронов каждым изотопом. Тот же углерод четырнадцатый — его ведь и открыли-то лет восемь назад, а она уже знает и про спектр радиоизлучения его, и период полураспада. Я даже проверять не стану: раз она сказала, что пять тысяч семьсот лет, то значит так оно и есть. И у нее уже отработана технология выделения этого изотопа из смеси и, что еще интереснее, способы превращения его в стабильные элементы! Я убежден, что у нее где-то есть совершенно секретная физическая лаборатория…
— А почему тогда мы всеми этими разработками занимаемся, а не она? Мы как слепые котята тыкаемся, а если она уже все знает…
— Тут всё просто: ей некогда этим заниматься.
— Как это некогда?
— У нее очень много других дел. Она ведь, по сути, руководит всей нашей химической промышленностью, хотя я вообще не понимаю, как она и этим заниматься успевает.
— Что значит «и этим»? А чем она еще занимается?
— Вы, вижу, слишком уж углубились в атомную физику, пропустили многое из того, что кроме физики в стране происходит. В основном она, конечно, занимается химией. В том числе и радиохимией. Когда мы строили первый реактор, то не понимали, зачем она предусмотрела некоторые конструктивные элементы — а теперь благодаря им мы на реакторе том не столько плутоний нарабатываем, сколько изотопы кобальта для стерилизации продуктов и медицинских изделий и обрабатываем кремний для производства полупроводниковых приборов. И она это предусмотрела заранее, до того, как мы вообще поняли, как реактор работать будет! Но химия для нее, мне кажется, лишь увлечение, а вообще она работает над обороноспособностью страны. Все производство взрывчатых веществ, производство боеприпасов — в том числе и плутониевых, происходит под ее руководством. Руководство авиационной промышленностью, перед войной ей поручили управление нашим танкостроением…
— Но ведь она человек абсолютно гражданский!
— Ну да, ну да. Генерал-майор войск химической защиты, затем — и сразу, вне порядка присвоения воинских званий — генерал-полковник, командующий Северо-западный военным округом. И, как вишенка на торте, маршал ракетных войск — и именно она принимала от немцев капитуляцию. Только… это не для распространения информация. Еще она была первым зампредом ГКО, а теперь — председатель НТК. И кроме кучи орденов, носит на груди и две звезды Героя соцтруда. А сколько она уже получила сталинских премий, знают, наверное, только сам Иосиф Виссарионович и Лаврентий Павлович. По крайней мере, мне достоверно известно, что Валентин Ильич этого не знает, и — ходят слухи — что этого и она сама не знает, потому что ей это вообще неинтересно… Но я к чему все это вам рассказываю: судя по всему, нам в ближайшее время предстоит очень интересная работа над принципиально новым… реактором, и мне кажется, что она руководить такой разработкой собирается вас поставить. Так что выше нос, нам предстоят великие дела!
Великих дел было много. Очень много, и Вера понимала, что всех их точно не переделать. Тем более, что она практически все, что знала раньше, уже передала в работу другим людям — а заниматься новыми химическими исследованиями у нее действительно времени вообще не оставалось. Потому что приходилось очень плотно заниматься «иностранными делами», а количество таких «иностранных дел» росло, как снежный ком. Просто потому, что в мире «творилось что-то странное».
Очень странное: после того, как летом британцы покинули, наконец, Норвегию, в этой небольшой стране случился, можно сказать, бунт — причем бунт среди руководства страны — и Норвегия внезапно разделилась на два независимых государства. Что в принципе было объяснимо: население там даже говорило на двух разных языках, а северные провинции, успевшие хлебнуть радостей торговли с СССР и буквально вогнанные в нищету после того, как советские войска территорию оставили, решили, что с королем Хаконом им уж точно сладко не будет. Конечно, разделение прошло не по языковому принципу, а сугубо по финансовому — но и языковый фактор сыграл, хотя бы и номинально: весь север использовал не просто букмол, а риксмол, а вот в Осло народ в основном использовал нюношк. Густав Шведский эти настроения поддержал, так как реализация плана разделения страны давала ему существенные преимущества — то есть упрощала внешнюю торговлю с неевропейскими странами через Нарвик. А так как у северных норвежцев со времени войны оставалась существенная часть представителей стортинга, и многие из этого стортинга тоже успели поучаствовать в торговле с соседями, то даже формально разделение страны прошло в соответствии с собственным норвежским законодательством — согласно решению этого норвежского парламента. Только столицей государства, получившего «временное название» Северная Норвегия, был выбран не Нарвик, а Будё — тоже Заполярье, но все же «поближе к югу», зима не такая лютая (хотя даже «экстремальные» морозы в минус десять в Нарвике, случавшиеся хорошо если пару раз за зиму, у русских людей вызывали лишь снисходительную усмешку). А товарищ Молотов, учитывая «близкое знакомство» Веры с некоторым скандинавами, «убедительно попросил» ее заняться и налаживанием отношений с новой маленькой страной.
А чуть позже, в сентябре, когда британцы осознали, что в Бенгалии им воевать с быстро растущей армией Боса будет крайне проблематично, они сделали забавный финт ушами и предоставили Индии «независимость». При этом «поделив» ее на несколько уже «совсем независимых» государств. То есть как бы «сами поделив» — Бенгалию уже почти полностью освободили от британского присутствия отряды Субхаса Чандры Боса, а те княжества, куда воинствующий бенгалец еще не добрался, они поначалу приписали к «независимой Индии».