Старуха
Шрифт:
У подруги сильно испачкана куртка, волосы взлохмачены, а дырки на джинсах стали ещё больше, чем задумано. У Олега треснута губа, но кровь уже засохла. А ещё у него теплые руки и приятный одеколон, отрезвляющий сознание.
– Шутишь? Значит, жить будешь. – констатировала Катя, принимаясь собирать с земли Сонины, учебники.
– Ты выиграл? – с надеждой спросила девчонка.
– А то, – Олег вскинул подбородок и выпятил грудь, – Миха бежал так быстро, что пятки сверкали. Жаль, ты не видела, как я ему в «солнышко» пробил, а потом по пятиминутке.
– Да, правда
Бредя по узкой тропинке вдоль рощи, Катя ругалась с мамой по телефону, пытаясь в сотый раз объяснить, что математика ей в жизни не пригодиться.
– И почему родители такие глупые? – раздраженно нахмурилась Соня, поплотнее укутываясь в дутую куртку Олега и вдыхая запах духов.
– Они не глупые, просто выросли в другое время, – ответил парень, при обнимая девчушку за плечо, – У нас разный менталитет. Они нас совсем не понимают.
– Наверное, – пожала плечами та, решив не говорить, что слово «менталитет» ей совершенно не знакомо, – губа не болит?
– Немного, – улыбнулся он, и из трещинки просочилась маленькая капелька крови, – ерунда.
– Нет, не ерунда, – запротестовала Соня, останавливаясь и протягивая руку к чужому лицу, чтобы вытереть кровь.
Ее пальцы решительно коснулись пухлой губы напротив, растирая подтек по подбородку. Парень замер, внимательно наблюдая за действиями подруги и делая крохотный шаг вперед. Соня подняла глаза, глядя в зеленые, сосредоточенные, красивые. Привстала на носочки и потянулась вперед.
– Эй, давайте быстрей, холодно, – крикнула впереди идущая Катя, не отнимая телефон от уха.
Соня отпрянула так быстро, что запуталась в ногах и чуть не полетела на землю, успевая удержать равновесие в последний момент. Ее щеки покраснели, в горле встал ком, а в животе рой бабочек, кажется, устроил резню. Она развернулась и зашагала вперед за подругой, слегка касаясь локтем чужой руки.
Уже на подходе к школе им на встречу вышла небольшая группа ребят. Всех их они знали. Кто-то учился в восьмом классе, как Соня и Катя, кто-то в девятом, а кто-то и в десятом. Пришлось здороваться со всеми, а потом в красках пересказывать подробности прошедшей «стрелы».
Соня закурила сигарету и достала вибрирующий телефон. Сбросила звонок. На экране высвечивалось пятнадцать пропущенных от не подписанного номера, но девчушка знала, что это бабушка. Снова звонок и снова сбросила.
– Я сейчас, – крикнула она друзьям, когда терпеть настойчивую бабку сил не осталось.
Но не успела она взять трубку, как заметила ту впереди, возле школьных ворот.
Она растерянно озиралась по сторонам, топтала замерзшую грязь и постоянно прижимала шарф к шее дрожащей рукой.
Выбросив сигарету, Соня двинулась к ней, желая увести подальше от друзей, но когда старуха ее заметила, кинулась навстречу. Ее глаза были полны слез, лицо бледное, даже несмотря на мороз, а руки, хватающие Соню за лицо, ледяными.
– Сонечка, милая, ты где была? – дрожащим голосом спросила она, сжимая в объятиях. – Я так переживала. Ты почему трубки не брала? Что это за куртка на тебе? Где твоя? Почему кроссовки такие грязные? Господи, а что за синяк на щеке?
– Ба, отстань, – скривилась Соня, отталкивая ту, – ты чего тут делаешь вообще?
– Как чего? Ты же тетрадки забыла, вот я и принесла тебе, – она протянула вперед цветочный увесистый пакет, – там ещё пару булочек купила на обед и сок.
Она смотрела на внучку глазами, полными облегчения и остаточного страха. Мутные зрачки бегали по молодому лицу в поисках чего-то, что было неподвластно подростку. Она ждала ответа, улыбки, благодарности. Она просто светилась, гордилась собой. Тем, что все таки дождалась внучку, пусть и спустя несколько часов. Что смогла отдать ей тетради, что не забыла и про еду, хотя в последнее время частенько страдала провалами в памяти. Она улыбалась так безобидно и нежно, что можно было греться в этой улыбке даже на северном полюсе.
– Ба, – начала Соня, возвращая ей пакет, – иди домой, а? И не реви, а то перед друзьями позоришь меня.
Улыбка мгновенно сошла с лица бабушки, глаза поникли, и снова стало так холодно, что впору бы костер разжигать. Но внучка, казалось, этого даже не заметила. Развернулась на пятках с застывшим отвращением на губах, оставляя родную бабушку одну в так и не высохших ботинках.
Глава 3
Утро тридцать первого декабря не задалось с самого начала. Соню разбудил звук разбивающейся тарелки и дальнейшие попытки бабушки собрать осколки дрожащими руками. Было слышно, как те то и дело снова и снова выпадают на пол, наверняка царапая пожелтевший от времени линолеум.
Девчушка вылезла из постели, шаркая босоногими ногами, и первым делом направилась в ванну. Но бабушка перехватила ее, преграждая путь и глядя в глаза сквозь нависающие веки.
– Чего? – недовольно буркнула она, желая поскорей избавиться он надоедливого опекуна.
– Не могла бы ты подмести? – с мольбой спросила та, наверняка уже зная ответ. – Тарелка разбилась, представляешь? А у меня чего-то не получается убрать.
– Не хочу, ба, – отмахнулась Соня, ныряя в ванную комнату и закрывая щеколду.
Ближе к вечеру бабушка вытащила в зал раскладной стол и принялась выносить блюда. Квартира уже давно была украшена савдеповскими гирляндами и шарами, которые невероятно раздражали Соню. Как и вся квартира в целом: обои в яркий розовый цветок, уже много повидавшие на своем веку и обшарпанные по углам; пыльные кресла с торчащими пружинами, облупившийся сервант, захламлённый хрусталем, какими-то мелочами и утыканный ее детскими фотографиями.
Соня часто заставала бабушку, разглядывавшую их или толстенные фотоальбомы, где сама бабка была ещё молодая, где дед ещё был жив и любовно прижимал ее к груди. Соня никогда не понимала бабушку. Чего грустить по тем, кто бросил? Дедушка ушел, когда ее мать была ещё ребенком, а потом ушла и сама мама, бросив свою единственную дочь на старуху, не способную даже веником воспользоваться.
Конец ознакомительного фрагмента.