Старые дома

Макаров Аркадий

Благодаря Ивану Яковлевичу студенты сами побуждались и располагались добывать и читать иностранных поэтов, и романы Диккенса, Теккерея, Купера и других…

Будучи от природы человеком смирным, кротким и робким, он мирился со всеми невзгодами, которые вносили в мирную и тихую академическую жизнь, как стихийная сила, иные из постоянно менявшихся ректоров академии – монашествующих, как Иоанн, негодовавший на то, что в академии почти нет монахов, а всё “попы одни, да женатые”, – и, притаившись и живя осторожно, как Щедринский пескарь, тихонько продолжал делать дело и думать думу без

шуму.

Он был женатый, и женился по любви на дочери профессора же академии Саблукова, лингвиста по восточным языкам, без приданого, так как тесть был беден и имел другую дочь, которую, тоже по любви, взял за себя другой профессор Гвоздев, и тоже без приданого, чем и выведен был из нужды многосемейный Саблуков.

Жена наградила Ивана Яковлевича супружеским счастьем и многочадием.

В семействе только он находил и утешение, и отраду, и живительный отдых от постоянных официальных и частных занятий, над которыми трудился, не покладая рук и не жалея сил. И как чадолюбивейший отец семьи, непрестанно боялся, как бы чего худого не случилось с ним, и не осталась в горе и бедности семья.

Поспокойнее душой он стал только тогда, когда на должности ректора академии оказался человек не кочующий, а устойчивый и оседлый, из профессоров богословия Казанского университета, протоиерей Николай Поликарпович Владимирский, солидный, опытный и великодушный, и к тому же по курсу учения в Казанской академии однокашник, товарищ.

С поступлением в ректоры этого устойчивого человека жизнь академии упрочилась и потекла по своему руслу ровно и солидно, стихийные невзгоды перестали её тревожить.

Иван Яковлевич свободно и с радостью трудился и работал, и много наработал и письменной и печатной работы в продолжение сорока лет служения академии. Одна его «История Русской литературы от древнейших времён», сочинение обширное и капитальное, прославила его в мире учёном и приносила пользу огромную всем преподавателям словесности и учащимся в учебных заведениях, духовных и светских, не говоря о других многочисленных сочинениях и статьях по разным журналам.

Умер он на должности и за работой, с пером в руке; а семейство всё-таки оставил без достаточного обеспечения.

Иван Яковлевич, служа в академии, долго не получал никаких служебных наград и отличий, кажется, до своего юбилея.

Монашествующее начальство тогда и не считало нужным представлять к наградам людей светских.

По скромности своей он, впрочем, об них и никогда не думал, и бегал от всякого чествования, как от язвы.

Когда академическая корпорация задумала почесть его двадцатипятилетний юбилей, он усиленно уговаривал всех не затевать для него пустого дела. И когда его чествование состоялось, он в скромном смущении, в своих ответах на приветственные речи, почасту употреблял такие слова: “Не заслужил я такого чествования, и зачем это? Ведь я вовсе не особа”.

Но профессор Знаменский, известный по изданию в печати «Истории Русской церкви», бывший его ученик, говорил ему на это, что “чествуют его не как особу, но чествуют, как достойного учителя, его благодарные ученики, – а суд учеников самый строгий суд”.

Но, служа долго в академии, в другую половину службы

Иван Яковлевич дослужился до больших чинов и наград.

К концу своей жизни он имел уже и чин действительного статского советника, и какую-то звезду. Елисеев, в своей последней статье “Вестника Европы” говорит, что “в переписке со мной он никогда не упоминал об этом и намёками, и когда я сам узнал об этом, то Иван Яковлевич в письмах своих всегда требовал от меня – не величать его превосходительством, а писать просто, как всегда было, без титулов”.

Другие профессоры были тоже не менее достойные люди, более или менее уважаемые всеми, именно: Андрей Игнатьевич Беневоленский, уже дослуживший пенсию, преподавал Библейскую историю. Замечательный простотой своей жизни, как древний философ: одевался в такую невзрачную одежду, что нельзя было его, статского советника, отличить от простого мещанина или портного, вставал с раннего утра – часа в 4–5; делал продолжительные прогулки по полям летом для моциона, ел самую простую пищу, не пил ни вина, ни ликёра, зато страстный охотник до чая, которого выпивал целый большой самовар один зараз, наливая вдруг целый ряд чашек и выпивая одну за другой без перемежки. Роста был удивительно длинного, и до крайности сухощав. Он был семейный…

Николай Александрович Бобровников – предаровитая личность, но ленивый и до крайности небрежный. Родом сибиряк, крепыш по сложению. Отлично знал и изучил монгольско-калмыцкий язык и литературу этого языка. Составил монгольско-калмыцкую грамматику – такую, что учёными исследованиями и выводами филологическими по монгольско-калмыцкому языку привёл в удивление учёных по восточным языкам и получил за неё большую денежную премию от Императорской Академии Наук. В академии он служил недолго и вышел в какие-то попечители над киргизами.

Семён Иванович Гремяченский преподавал естественную историю. Был большой специалист своего предмета, работая не для академии, в которой студенты не интересовались и не занимались тогда его предметом, а для своей учёной цели.

Он готовился занять кафедру по этой науке в Казанской университете, который отправлял его для учёного исследования за Каспийское море, для исследования прикаспийской флоры.

На эту тему он написал учёную диссертацию, которую защищал в Казанском университете на докторском диспуте блистательно, и за это удостоен был учёной степени доктора естественной истории.

Защиту диссертации я слышал и видел лично в университете, куда допускали и нас, студентов академии, и мы были от неё в студенческом восторге.

В университет профессором скоро и поступил, только не в Казанский, а какой-то другой, и, к сожалению, скоро стало известным, что он умер от чахотки где-то за границей.

Иван Петрович Гвоздев преподавал гражданскую историю и состоял секретарём Правления. Умный, предобрый, но замечательно скромный, конфузливый и стыдливый, как красная девица. При всём том лекции его по истории, над составлением которых он трудился тщательно, были образец совершенства и слушались с большим интересом. Он из иностранных источников выкапывал самое интересное для студентов и излагал блестящим остроумным языком.