Старые истории (сборник)
Шрифт:
Михаил Михайлович шумно откашлялся и, не сходя с места, стоя, сказал:
– Исключили мы его как протчего элемента... Потому что не работал.
– Как не работал? А восемьсот сорок трудодней за что ему начислили?
– спросил Федор Иванович.
– Так это он на сшибачках был, - ответит Гузенков.
– Вы что там, в колхозе, в городки играете? Какие еще такие сшибачки?
– повысил голос Федор Иванович.
– Ну, вроде за экспедитора он был. Где мешкотару достать какую, лес отгрузить. Или там сбрую, запчасти купить, -
– Вот за это и писали. Много написали. Недоглядел.
– Он что же, плохо работал? Не умел достать?
– спросил Федор Иванович.
– Насчет этого, чтоб достать чего, он оборотистый.
– Та-ак! А что вы требовали, Кузькин?
– посмотрел на Живого Федор Иванович.
– Поскольку не обеспечили мою семью питанием в колхозе, просил я паспорт. Чтоб, значит, на стороне устроиться. За деньги работать то есть.
– Понятно! А вы что?
– спросил Федор Иванович Гузенкова.
– Отказали... поскольку нельзя. А за невыход на работу исключили из колхоза.
– Он вам нужен в колхозе или нет?
– Если не работает, зачем нам такой тунеядец?
– Эх вы, председатель! Такого человека выбрасывать. Сами говорите, все добывал он для колхоза. И честный, видать. Иной половину вашего оборота прикарманил бы. И жил бы - кум королю, сват министру. Ведь при деньгах был! А у этого изба, как у той бабы-яги, что на болоте живет, - свинья рылом разворотит. Дети разуты-раздеты. Самому есть нечего. А колхоз чем ему помог? Ты сам-то хоть бывал у него дома?
Гузенков сделался кумачовым и выдавил наконец:
– Не был.
– Видали, какой фон-барон! Некогда, поди? Или авторитет свой председательский уронить боишься? Я вот из области нашел время - заходил к нему. А ты нет... Как это можно понять?
Гузенков, пламенея всем своим объемистым лицом, тягостно молчал.
– Ты сколько получаешь пенсии по инвалидности?
– спросил Фомича Федор Иванович.
– Сто двадцать рублей.
– Да, не разживешься.
– Райсобес давал ему в помощь пятьсот рублей... так отказался!
– заявил, усмехаясь, Мотяков.
– Видать, мало?
– Как отказался? Почему?
– спросил Федор Иванович.
– Такая помощь нужна тем инвалидам, которые на карачках ползают. А у меня руки, ноги имеются. Я прошу работу, чтобы с зарплатой. И потом, чудно вы пособие выдаете, - Фомич обернулся к Мотякову.
– За двадцать минут до бюро заманили меня в райсобес и суют деньги. На, мол, успокойся! Я что, нищий, что ли?
– Вон оно что!
– протянул с усмешкой Федор Иванович.
– А вы народ, Мотяков, оперативный. Вот что!
– стукнул он карандашом по столу.
– Хитрить нечего. Не смогли удержать Кузькина в колхозе. Отпустить! А вам, Гузенков, и вам, Мотяков, впишем по выговору. Дабы впредь разбазаривать колхозные кадры неповадно было. Заботиться о людях надо. Жизнь улучшать. Пора отвыкать от старых методов - с кулаком да с палкой. Вы вон у кого учитесь с
– Звонарев тоже хорош, - сказал Мотяков.
– Кукурузу отказался на лугах сеять.
– Почему?
– спросил Федор Иванович.
– Места низкие - вымокает, - ответил Петя Долгий.
– У тебя вымокает, а у Гузенкова нет?
– спросил Мотяков.
– Наоборот - у Гузенкова вымокает, а я не сеял.
– Вы что же, Мотяков, норму Звонарева Гузенкову передали? По кукурузе?
– спросил, улыбаясь, Федор Иванович.
– Вроде того... А он у Гузенкова кадры переманывает.
– Ого!.. Смотри, Гузенков, распустишь колхоз - сам пойдешь рядовым работать. Не то к Звонареву в бригадиры.
– В бригадирах не нуждаемся, - отозвался Звонарев.
– Вот дояром могу взять.
Все так и грохнули, а Гузенков напыжился и смиренно потупил взор.
– Ну, хватит! Давайте решать с Кузькиным. Куда его устраивать?
– сказал Федор Иванович, вытирая проступившие от смеха слезы.
– Дадим ему паспорт, пусть едет в город, - сказал Демин.
– Ехать не могу, - ответил Фомич.
– Почему?
– По причине отсутствия всякого подъема.
– Это что еще за прудковская политэкономия?
– спросил Федор Иванович.
– Это не политэкономия, а тоска зеленая. У меня пять человек детей, да один еще в армии. А богатства мои сами видели. Спрашивается, смогу я подняться с такой оравой?
– Настрогал этих детей косой десяток, - пробурчал Мотяков.
– Дак ведь бог создал человека, а рогов на строгалку не посадил. Вот я и строгаю, - живо возразил Фомич.
Федор Иванович опять громко захохотал, за ним все остальные.
– А ты, Кузькин, перец! Тебя бы в денщики к старому генералу... Анекдоты рассказывать.
– Так у нас в Прудках живет один полковник в отставке. Да он вроде бы занят. Там Гузенков и днюет, и ночует, - сказал Живой.
И все снова захохотали.
– Ну ладно, хватит!
– сказал Федор Иванович, вынимая платок и утираясь.
– Решайте, решайте! Быстрее.
– Может быть, на пресспункте устроим его охранником?
– спросил Мотяков Демина.
– Но там же есть Елкин, - сказал кто-то.
– Бреховский.
– Его убирать надо, - мрачно сказал Мотяков.
– Родственники за границей объявились.
– Какие еще родственники?
– спросил Демин.
– Сын. В Америке оказался. А он уж и поминки по нему справил.
– С этим торопиться не следует, - сказал Демин.
– Я возьму его к себе, - поднялся худой и нескладный Звонарев, председатель соседнего с Прудками заречного колхоза.
– Мне как раз нужен на зиму лесник, заготовленный лес охранять. Плата деньгами и хлебом.
– Пойдете?
– спросил Живого Федор Иванович.
– Пойду. Только пусть Гузенков даст мне отпускную, справку выпишет. А я паспорт получу.