Старые письма
Шрифт:
Под конец с самого дна коробки я извлекла толстую пачку писем. С первого взгляда стало ясно, что они написаны по-русски изящным, но четким мужским почерком, явно принадлежавшим интеллигентному человеку. Пачку аккуратно стягивала блеклая голубая лента – писем оказалось довольно много. При виде этой пачки я подумала, что держу в руках тот самый вожделенный ключ к мучившим меня загадкам. Вот она, тайна, о которой она молчала и которой не делилась ни с кем с тех пор, как покинула Россию. Здесь, в этой коробке, все еще жило ее прошлое, согретое счастливыми улыбками многих и многих людей, что были ей когда-то близки и навсегда остались вдалеке ради новой жизни. По сравнению с прошлым эта новая жизнь запросто могла показаться ей тусклым, безрадостным существованием.
Не выпуская из рук заветные туфельки и проводя пальцами по гладкому атласу, я надолго задумалась. Какой же отважной и сильной душой обладала она – и сколь многим вынуждена была поступиться! А что, если кто-то из этих людей живет где-то до сих пор, и тоскует и помнит о ней, и так же хранит старые, пожелтевшие фото?.. Мои мысли снова вернулись к человеку, написавшему когда-то эти письма: кем он был для нее и что с ним случилось? Впрочем, если бы он не был для нее так дорог, стала бы она с таким тщанием целую вечность хранить старые письма, забрала бы их с собою в свой последний приют? Я понимала это и так, даже не зная их содержания. Он был для нее чрезвычайно важен и наверняка очень ее любил, судя по толщине этой пачки.
Да, у нее была иная жизнь до того, как пришлось переехать в Вермонт, и задолго до того, как появилась на свет я. И эта жизнь ничем не напоминала то существование, что она вела в нашем доме. Ее прошлое было напоено волшебством, юным восторгом и славой. Я вспоминала, каким суровым казался на фотографиях мой дед, и от всей души надеялась, что этому человеку все-таки удалось подарить ей хоть капельку счастья и любви. Она унесла свои тайны с собой в могилу, и в этой коробке лежало все, что мне осталось: изношенные туфельки… программка «Лебединого озера»… и его письма.
Пальцы как бы по собственной воле нащупали золотой медальон – почему-то я не сомневалась, что портрет принадлежит именно ему. И снова в голове зароилось множество жгучих вопросов. Вопросов, на которые мне больше никто не сможет дать ответ. Тут же возникло желание отдать эти письма в перевод, чтобы поскорее узнать их содержание. Но я не могла отделаться от чувства неловкости – никто не давал мне позволения копаться в чужом прошлом. Недаром она не захотела мне их отдать. Она просто оставила их на гардеробе. Да ведь мы были так близки – может, она бы не обиделась? У нас оставалось так много общего. Она все еще жила в моих воспоминаниях о тех бесконечных счастливых часах, что мы проводили вместе, в преподанных ею уроках, в сказках и легендах, услышанных когда-то от нее. Теперь ей самой предстояло превратиться в легенду, и вряд ли ее обидит мое желание приподнять завесу над самой сокровенной, загадочной частью этой истории. По крайней мере я на это надеялась. Все равно я бы не смогла потушить в душе пожар любопытства, разгоревшийся при виде фотографий и писем с новой силой. Так или иначе, я должна была взглянуть в лицо правде, тщательно скрываемой ею на протяжении всей жизни.
Да, конечно, для меня она была и останется Грэнни Энн, подвижной старушкой и самой любимой бабушкой на свете. А где-то в прошлом, в неведомых чужих землях ее окружали другие люди, и ее жизнь была полна смеха, и танцев, и любви. Напоминание о том, что она была когда-то юной, оставалось лишь невнятным шепотом, таившимся в самой глубине моего подсознания. Я поняла это наконец, но, увы, слишком поздно, сидя ночью в темной кухне и разглядывая фотографии юной красавицы балерины. По щеке покатилась скорбная слеза, и я с грустной улыбкой прижала к лицу оставшиеся от нее маленькие розовые туфельки. Ветхий теплый атлас ласково прикоснулся к моей щеке, и я снова с надеждой подумала, что сумею узнать всю ее историю, когда прочту старые письма, аккуратно связанные голубой лентой. Всем своим существом я ощущала, как много тайн хранят эти хрупкие страницы.
Глава 1
Анна Петровская родилась в Москве в тысяча восемьсот девяносто пятом году. Ее отец был офицером Литовского полка, и у нее было четверо братьев. Все они были красивыми высокими юношами, носили военные мундиры и дарили ей сладости, когда приезжали домой в отпуск. Самый младший из них был старше Анны на целых двенадцать лет. Они наперебой развлекали ее, когда бывали дома, – пели и играли, так что от их возни весь дом ходил ходуном. Ей ужасно нравилось проводить время, пересаживаясь с одних широких сильных плеч на другие, пока братья старательно изображали из себя резвых лошадок. Анна нисколько не сомневалась, как, впрочем, и все окружающие, что братья ее обожают.
Мать запомнилась Анне как нежная, изящная красавица с изысканными манерами. От нее всегда пахло духами с ароматом сирени, и она обязательно рассказывала дочке на ночь какую-нибудь занимательную историю из своего детства, а потом пела колыбельную. Это была общительная, веселая женщина, и Анна очень ее любила. Мать умерла от тифа, когда девочке исполнилось всего пять лет. И с тех пор жизнь ее пошла совсем по-другому.
Ее отец растерялся, он не знал, как поступить. Ему никогда в жизни не приходилось возиться с детьми, и уж тем более с маленькими девочками. И он, и сыновья служили в армии, и пришлось нанимать гувернантку, которая заботилась бы об Анне. За два года через их дом прошла целая череда гувернанток, и в конце концов стало ясно, что дальше так продолжаться не может. Для Анны нужно было срочно придумать что-то другое. И отцу показалось, что он нашел превосходное решение. Он сам отправился в Санкт-Петербург, чтобы обо всем договориться заранее. Беседа с мадам Марковой произвела на него огромное впечатление. Она, несомненно, была выдающейся женщиной, и возглавляемая ею балетная школа и пансион могли стать для Анны не только новым домом, но и гарантировать ей вполне достойное и обеспеченное будущее. Они проверят способности Анны, и если окажется, что у девочки есть талант, ей позволят жить в заведении мадам Марковой до тех пор, пока она сможет танцевать. Отец обрекал Анну на весьма суровую жизнь, полную тяжелого труда и лишений, но его жена так любила балет, что в глубине души он чувствовал: в свое время дочь будет благодарна ему за такой выбор. Решение далось ему нелегко, да и за содержание в школе придется выложить немалые деньги, но он верил, что все эти жертвы не напрасны, особенно если Анна станет хорошей танцовщицей. А это случится непременно, ведь его дочь была на редкость грациозным и подвижным ребенком.
Анне исполнилось семь лет, когда отец и двое братьев повезли ее в апреле в Санкт-Петербург. Зима затянулась, снег еще не сошел, и она дрожала всем телом, стоя на улице перед своим новым домом. Девочка была испугана до полусмерти и ужасно не хотела, чтобы взрослые оставляли ее здесь одну. Однако переубедить их, заставить остановиться и передумать было не в ее власти. Еще дома, в Москве, она плакала и умоляла отца не посылать ее в эту страшную школу, где единственной ценностью считался балет. А отец возражал, что она должна радоваться такому подарку судьбы, что это редкая возможность изменить всю свою жизнь, и обещал, что в один прекрасный день она станет великой танцовщицей и будет счастлива, что попала в эту школу.
Но вот роковой день наступил, и девочка мигом позабыла все обещания. Ей не было дела до какой-то там будущей жизни – ведь сейчас предстояло распрощаться с родными, близкими людьми! Она застыла, прижимая к груди свой маленький саквояж, когда пожилая женщина распахнула входную дверь. Она повела их по темному гулкому коридору, и Анна услышала чьи-то отдаленные выкрики, музыку, голоса – и какой-то непонятный, а оттого еще более страшный и громкий стук по полу. Все эти грозные, непривычные звуки преследовали их жутким эхом в пустых холодных коридорах, пока они добирались до кабинета, где их уже ждала сама мадам Маркова. Это была энергичная женщина с темными волосами, собранными в строгий тугой узел на затылке, мертвенно-бледным невыразительным лицом и пронзительными ярко-синими глазами – казалось, они видят Анну насквозь. От одного вида этой женщины на глаза у девочки навернулись слезы, однако она не посмела даже заплакать. Никогда в жизни ей не было так страшно.
– Доброе утро, Анна, – чопорно промолвила мадам Маркова. – Мы ждали тебя. – Перепуганной девочке подумалось, что именно так должен был разговаривать с ней сам дьявол у врат преисподней! – Если ты хочешь остаться у нас, тебе предстоит очень и очень много и тяжело трудиться, – предупредила мадам Маркова, и Анна лишь молча кивнула, не в силах вымолвить ни слова. – Ты понимаешь, о чем идет речь? – Она говорила ясными, четкими фразами, и девочка заставила себя поднять полный ужаса взгляд. – Дай-ка я на тебя посмотрю, – велела тем временем мадам Маркова.