Старый Свет. Книга 3. Атташе
Шрифт:
– Чёрт его знает, как они выглядят, там было темно. А отделали меня за то, что, как вы и сказали, я поручик. А вы, Веста, с дамой не поздоровались. Фу, как некультурно. Неужели моя ободранная физиономия затмила для вас госпожу Изабеллу Ли?
Джон Веста смешался и отстал, удалившись к своему месту. Моя спутница только иронично подняла бровь.
– У меня сегодня есть намерение напиться. Редко могу себе это позволить. Но сегодня я не на работе, и вы мой сопровождающий. Могу я рассчитывать на то, что буду доставлена в каюту в целости и сохранности? Вы джентльмен?
Я
– Нет, я не джентльмен. Но будьте уверены, ни капли спиртного в рот сегодня не возьму и буду исполнять роль вашей заботливой тётушки.
– Эх, поручик, будь я лет на двадцать помоложе, то не поверила бы. А так… Гарсон, бренди! – Она подозвала официанта, а потом снова обернулась ко мне: – Расскажите мне об империи, ладно?
Мы отлично проводили время. Я рассказывал о становлении мирной жизни в империи, освоении севера, общественном компромиссе, железнодорожном буме, цеппелиновой лихорадке, изменениях в сфере образования и строительстве каскада ГЭС на Борисфене. А она говорила о своей молодости в Ассинибойне, роскоши и нищете Сипанги, стремительном взлёте одних и падении других. Беседовать по душам с умной женщиной на равных, без всякого романтического подтекста, это отдельное удовольствие, которое я всегда ценил особо.
Баритональный тенор Юсси Густавсона был неплох, баллады слегка заунывны, но вполне мелодичны и проникновенны. О чём он пел, я не понимал от слова совсем, его акцент родом из Хедебю был ещё более заковыристым, чем креольское произношение Изабеллы Ли, когда она исполняла песни своей малой родины.
А потом появился Гёрлих. Он без всякого пафоса уселся за столик в углу у самой двери и принялся поглощать картофельные кнедлики с гуляшом и зелёным горошком, запивая простую еду малым графинчиком настоящего шнапса. Тевтон не подавал виду, что знает меня, только поглядывал из-под седых бровей, цепко, подозрительно.
– Так скажите, поручик, за что вас побили? – наконец спросила Изабелла.
– За то, что имперец. Это даже забавно. В империи мне порой приходилось сталкиваться с агрессией потому, что я наполовину горец, а за пределами империи потому, что имперец. Для наших мигрантов это будет интересный опыт: сейчас они все горцы.
– Что вы имеете в виду? – склонила голову набок она.
– В остальной империи всегда было принято считать горцев жуткими ретроградами, традиционалистами, воинственными дикарями, обладающими специфическим кодексом чести, помешанными на своих семьях, оружии и малой родине… В столице или в Мангазее проучить южан считалось делом чести, и потому потасовки между шовинистами и людьми из диаспоры случались довольно часто.
Изабелла Ли белозубо улыбнулась:
– Вы ведь сейчас описываете типичного имперца! Мы все так думаем о вас!
Я ухмыльнулся:
– И всем наплевать, сколько у имперца высших образований, какого он происхождения и какую партию поддерживает, да? Традиционалист, милитарист, шовинист, твердолобый реакционер… Каково нашим диссидентам, представляете? Они всю жизнь боролись с режимом, пописывали злобные
Самому мне вдруг стало не до улыбок – возникло ощущение опасности. Оно табуном мурашек спустилось по затылку, спине до копчика, и я весь напружинился и осмотрел нашу секцию. Все были на местах и вроде как заняты ужином. Только Веста чуть привстал со стула, сделал стойку. Его ноздри трепетали, как у охотничьей собаки, почуявшей дичь. Тоже почувствовал?
На сцене Юсси Густавсон заливался соловьём. Он взял особенно долгую ноту, жующие зрители оторвались от своих тарелок, музыканты замерли в драматической паузе…
Вдруг свет погас, все разом завопили, раздался хрустальный звон разбитого бокала, грохот падающей мебели, топот множества ног и зычный голос капитана Шиллинга:
– Спокойствие! Сейчас всё будет в порядке! Оставайтесь на своих местах!
Я и не думал вставать со своего места, разве что сунул руку в карман и сжал ребристую рукоять револьвера. По всему выходило – чуйка меня обманула, угрожали на сей раз не мне. А кому?
– Какой кретин полез в щитовую? – яростно гремел капитан. – Убью мерзавца!
Все наконец замолкли, и в тишине раздались щелчок рубильника и гудение генератора. Публика зашевелилась, загомонила. Изабеллы рядом со мной уже не было – её платье мелькнуло где-то у сцены. Веста стоял посреди нашей секции и смотрел куда-то в угол. Я проследил за его взглядом и беззвучно выматерился.
Единственный, кто не возмущался отключением света, никуда не бежал и не возвращался к еде, был Йозеф Гёрлих. Он сидел за своим столиком, прислонившись к стене, и был смертельно бледен и мертвецки спокоен. Потому, что в горле у него торчал столовый нож – точно такой, какой лежал у каждого из нас на столе.
Глава 6. Несколько переменных (герметичный детектив-2)
Я поверить не мог, что Гёрлиха прикончили вот так запросто! Матёрый шпион, корреспондент «Беобахтера», брат-рыцарь в конце концов элита ордена! Если уж его укокошили прямо за ужином, куда мне с моей интеллигентско-пехотной душонкой против таких матёрых хищников… Нужно было покидать «Голиаф» и добираться до Сипанги самостоятельно!
– Никому не двигаться! – вдруг рявкнул Веста. – Все, кто находился в секции до блэкаута – подозреваемые! Вы все под следствием!
И плевать, что, например, Изабелла Ли уже ускользнула куда-то, пользуясь суматохой, да и Роше бочком-бочком пятился вдоль ширмы с цветочными вазонами.
– А кто ты, мать твою, такой, чтобы проводить следствие? – возмутился Гарри Вильсон. – Не пошёл бы ты в задницу?
– А вот кто я, мать твою, такой! – Веста достал из внутреннего кармана удостоверение. – Служба безопасности компании «Трансокеаник Сипанга лайн».
– Видал я твои значки! – фыркнул Гарри. – Хреновая у вас тут безопасность, если человека вон ножом до смерти затыркали.