Статьи для биографического словаря «Русские писатели, 1800–1917»
Шрифт:
(По сообщению Р., перевод заслужил «восторженную благодарность» Пушкина и «хвалу Жуковского». В отличие от большинства критиков, сдержанно принявших трагедию Пушкина, Р. оценивал ее как шедевр, «творец коего во времена Петрарки и Тасса был бы удостоен торжественного в Капитолии коронования» (письмо к Шевырёву 19 июля 1831 [60] ). Восторженное отношение к «Борису Годунову» выразилось и в рецензии Р. на 3-ю часть «Стихотворений А. Пушкина», где он также отметил как особое достижение поэта трагедию «Моцарт и Сальери» и «Сказку о царе Салтане» [61] ; в рецензии же на «Историю Пугачева» очень высоко оценил метод Пушкина-историка [62] . Со своей стороны, Пушкин дал для «Альционы» «Пир во время чумы» и намеревался при переиздании «Бориса Годунова» написать теоретическое предисловие в форме письма к Р. К Пушкину Р. сохранял постоянную литературную и личную привязанность.
60
Русский архив, 1878, кн. 2, с. 47.
61
Северная пчела, 1832, 7 апреля.
62
Северная пчела, 1835, № 38, 18 февраля.
Другие его литературные взаимоотношения отличались крайней сложностью и неустойчивостью, что в немалой степени объяснялось его болезненным самолюбием. По воспоминаниям В. П. Бурнашева, в начале 1830-х гг. он «постоянно воевал» с Н. А. Полевым, с которым ранее сотрудничал (ср. статью Р. «Нечто о „Телеграфе“» [63] ), настороженно относился к Ф. В. Булгарину, которого, однако, отделял от Н. И. Греча [64] . В начале 1834 порвал едва завязавшиеся связи с О. И. Сенковским, поставившим Н. В. Кукольникова «несравненно выше» в отзыве на трагедию Р. «Россия и Баторий» [65] .
63
Сын отечества, 1832, ч. 148
64
Русский вестник, 1871, № 9, с. 265–72; № 10, с. 606, 636; № 11, с. 142–49, 166.
65
Библиотека для чтения, 1834, т. 1; см. об этом: Никитенко А. В.Дневник, т. 1–2, М., 1955–56, II, 132; весьма положительный отклик на трагедию, с общей высокой оценкой творчества Р. см.: Северная пчела, 1834, 11, 12 январь; подписано «Н. К.» (Кукольник?).
В 1831 возвратился на военную службу и состоял при дежурстве Главного штаба при П. А. Клейнмихеле (до 1834). Материальная неустроенность заставляет, однако, искать литературного заработка в самых разнообразных, подчас враждующих изданиях: у А. Ф. Воейкова и одновременно в «Северной Пчеле» и «Сыне отечества» Греча и Булгарина, где в 1832–35 печатал сцены из нескольких трагедий: «Россия и Баторий»(отдельное издание: СПб., 1833), «Петр Басманов»(отдельное издание: СПб., 1835), «Дочь Иоанна III»(отдельное издание: СПб., 1836; ее считал своим лучшим драматическим произведением [66] ). В 1841 задумал трагедию о Петре I и царевиче Алексее [67] .
66
См.: Никитенко А. В.Дневник, т. 1–3, М., 1955–56, II, 202.
67
Барсуков Н. П.Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. 1–22, СПб., 1888–1910, IV, 14–15.
Исторические трагедии — центральная часть литературного наследия Р. Все они посвящены эпохе становления русской государственности (XV–XVII вв.) как времени трагических конфликтов и трагических характеров, наделенных чертами органической двойственности: так, Иван Грозный — «муж крайностей, величественный грешник», «и свет, и тьма, и благ, и зол избранник»; Курбский — «светлый муж с темною судьбою», воплощение этических добродетелей и русский патриот и одновременно изменник, поднявший меч на отечество. В основе характерологии лежит в сущности классицистический конфликт чувства и долга, и долг является этической доминантой; логика поведения главных персонажей направляется формулой: «Чем выше долг людской, тем холодней, / Но тем и выше он, и ближе к Богу» («Осада Пскова», д. III, явление 5). Такова определяющая идея в построении, напр., драмы «Осада Пскова»(СПб., 1834; поздняя ред. ее «Князья Курбские»; отдельное издание: СПб., 1857), где противниками оказываются Курбский и его сын, оставленный им в России, воспитанный под именем кн. Прозоровского и ставший любимым военачальником Грозного (биография полностью вымышлена); над обоими тяготеет страх преступления (отце- и сыноубийства). Разрешение коллизии — «самоустранение»: чтобы не изменить чести и долгу, оба они вынуждены отказаться от света, уйдя в монастырь.
Трагедии Р. отмечены печатью официальной народности. Вслед за Н. М. Карамзиным он ставит особый акцент на патриотизме русских и приверженности их к самодержавию, даже в его аномальных, тиранических проявлениях. Поэтому «мучитель» Грозный в борьбе с внешним врагом находит опору в русском войске, в то время как гуманный, рыцарственный и просвещенный правитель Стефан Баторий терпит неудачу: его усилия сводятся на нет и мужеством противника, и своекорыстными интригами и раздорами шляхты.
Драма «Россия и Баторий» вызвала одобрение императора Николая, но не могла быть представлена на сцене, т. к. центральное место в ней занимал русский царь. По пожеланию императора и при консультации и частичном участии Жуковского (см.: письмо Вяземского И. И. Дмитриеву 23 декабря 1833 [68] ; Бычков И., Бумаги В. А. Жуковского, СПб., 1887, с. 80; письмо драматурга Жуковскому 4 февр. 1834 [69] ). Р. создал весьма переработанный сценический вариант — «трагедию в 5 действиях» «Осада Пскова».
68
Русский архив, 1868, № 4–5, с. 636.
69
Русская старина, 1903, № 8, с. 455.
От трагедии хотели, «чтобы она произвела хорошее впечатление на дух народный» [70] ; однако она не имела успеха и сошла со сцены после 3-го представления [71] . Сдержанную рецензию на драму и антикритику самого Р. в «Северной пчеле» (1834, № 232, Приб. 1 и 24 октября) продолжила полемика в той же газете: В. В. В. <В. М. Строев> отметил промахи в драматургическом замысле и построении, ошибки в языке (17 ноября), а Р. ответил статьей «Нечто о нынешней критике»(22 ноября).
70
Никитенко А. В.Дневник, т. 1–3, М., 1955–56, I, с. 132.
71
См.: История русского драматического театра, т. 1–7, М., 1978–87, т. 2; ср. Б<арон> Р.Драматические судьбы князей Курбских. — Северная пчела, 1858, 16 января.
При всей консервативности идеологических установок Р. художественная, социальная и психологическая проблематика его трагедий значительно сложнее, чем в исторических драмах других авторов 1830-х гг.; не случаен интерес к ним Пушкина, записавшего в дневнике 2 апреля 1834: «Кукольник пишет Ляпунова. Хомяков тоже. Ни тот, ни другой не напишут хорошей трагедии. Барон Розен имеет более таланта» [72] . В начале 1835 Жуковский предложил Р. в качестве либреттиста М. И. Глинке, начавшему работу над оперой «Жизнь за царя» («Иван Сусанин»).
72
XII, с. 323; ср. также: Пушкин в воспоминаниях современников, т. 1–2, М., 1985. II, 279–281.
По воспоминаниям дочери Р., Николай I выразил желание, чтобы Р. создал либретто оперы в «народном духе», хотя «сам барон не хотел и не думал попасть в либреттисты» [73] . Работа началась при участии Жуковского (вскоре полностью передоверившего ее Р.) и В. Ф. Одоевского, весьма высоко отзывавшегося об искусстве поэта, вынужденного решать чрезвычайно сложные технические задачи, в т. ч. писать в заданной изначально метрической схеме (Одоевский В. Ф., Музыкально-литературное наследие, М., 1956, с. 120–121 и ук.). Критичнее относился к работе либреттиста Глинка, отмечавший стилистическую какафонию стихов, которые автор защищал с редким «упрямством» (Глинка М. И., Записки, М., 1988, ук.); тем не менее их сотрудничество продолжалось почти до окончания оперы; разрыв произошел, когда Глинка заканчивал партитуру, и дополнения и некоторые изменения текста сделали Кукольник и сам композитор (Гозенпуд А. А., Русский оперный театр 19 в., Л., 1969, с. 42 и ук.).
73
См. в ст.: Иванов М.Музыкальные наброски. — Новое время, 1900, 18 декабря.
А. Я. Панаева, видевшая Р. на репетициях, оставила его словесный портрет: «тип немца, высокий, неподвижный, с маленькой головой, с прилизанными светлыми волосами и светлыми голубоватыми глазами, имевшими какое-то умильное выражение»; подобно И. И. Панаеву и Глинке, мемуаристка сообщила, что он «упивался» своими стихами [74] . Как и трагедия Р., либретто «Жизнь за царя» оказалось шире отводившейся ему роли художественного официоза. (О роли Р. см. также Лит. при ст. Глинка М. И.).
74
Панаева (Головачева) А. Я.Воспоминания, М., 1972.