Статьи и интервью
Шрифт:
Этим я не хочу сказать, что русское самосознание с большей силой реализуется вне России, – такая мысль была бы нелепа. Просто удаленность от Родины придает этой реализации динамические и вместе с тем драматические черты.
Последствия любых страданий, в том числе духовных, могут быть двоякими: или они ломают человека, делают его беспомощным перед лицом великого хаоса жизни, или, наоборот, придают зоркость духовному зрению, обостряют его, провоцируют глубинно-отчаянную попытку понять то, чего вы лишены.
Если речь идет о Родине, то это одновременно и путь к самопознанию, к постижению глубин собственной души, скрытых в великом Безмолвии, ибо познание России и самопознание
Тема эта – познание России – слишком грандиозна, но все-таки можно попытаться и в статье сказать кое-что об этом.
Что изначально стимулировало это?
Возможно, таким стимулом явилось желание осознать (ибо часто страдание обостряет мысль – и да благословенно тогда страдание!), в чем причина такой привязанности русских к России, почему многие духовные черты ее так приковывают к себе.
История русской эмиграции знает немало ужасающих, порой неописуемых случаев страданий и гибели от тоски по Родине. Поток таких страданий, собранных в одной книге, может вывести из себя любого человека и произвести настолько страшное впечатление, что невольно вспомнится убеждение древних греков: нет худшего наказания, чем изгнание из отечества.
Когда знаешь об этой дантовской веренице трагических судеб, которые выпали на долю всей русской эмиграции, начиная с первой волны, невольно будешь искать выход, и я думаю, что по крайней мере один такой выход заключается в постижении России, ибо познание если и не избавляет от страданий, то, во всяком случае, не дает им возможности овладеть вами и привести вас к гибели. Так всегда считали древние мудрецы…
Но как начать это перепознание человеку, который живет в другом мире и находится в отрыве от живой плоти и души своей страны?
Один способ – естественно, через культуру. Книги остаются. Русская классика. Но вы уже перечитываете ее чуть-чуть иначе, чем на Родине. Одно дело читать, например, Гончарова или Пушкина в Москве, но, мягко говоря, несколько иная цель медитаций возникает, когда вы читаете эти книги в Нью-Йорке или где-нибудь на Луне…
Конечно, главное в них остается главным, как и при чтении в Москве, но возникновение новых духовных прорывов неизбежно – тем более что вы подсознательно соотносите вселенную русских книг, их подтекст с окружающим миром.
Все это обостряет ваши чувства и духовное зрение. Конечно, многое зависит от индивидуальности и такой же остроты восприятия, по крайней мере, в смысле познания России – можно, конечно, достичь и на Родине: все самое значительное не обязательно познается через лишенность. Но все-таки. Я хотел бы рассказать о восприятии хотя быдвух авторов…
Пожалуй, наиболее драматично протекает в изгнании постижение есенинской поэзии.
Я думаю, что до сих пор существует определенное недопонимание поэзии Есенина и характера его гениальности (при всей фантастической любви к нему в Советском Союзе и силе воздействия его поэзии). В стихах Есенина есть нечто неуловимое, но экстремально существенное, что делает его поэзию совершенно исключительным явлением, даже выходящим за рамки обычной концепции гениального. Это «неуловимое» заключается, на мой взгляд, в том, что весь океан есенинской поэзии, образный, звуковой, интонационный (последнее, кстати, очень важно), непосредственно вступает в контакт с наиболее глубинными, первозданными, вековыми уровнями Русской Души – и именно в этом тайна ее сокрушающего бесконечного воздействия.
В изгнании становится особенно очевидным, что символика и метафорика русской природы и деревни в есенинской поэзии – не только манифестация духа тысячелетней крестьянской Руси, но и знаки глубинно-исходных состояний Русской Души вообще, вечные символы, которые выходят за пределы истории и деревни, так как они соотносятся с таинственной подосновой Русской Души, с ее архетипом, с ее априорной космической сущностью. Поэтому Есенина может любить (и жить его поэзией) любой русский человек, независимо от его мировоззрения, убеждений, образования, – феномен, который, кстати, не раз подчеркивался в зарубежной России: даже в Гражданскую войну, например, и «белые», и «красные» зачитывались Есениным. Можно всю жизнь прожить в городе, практически не знать деревни – но таинственные символы и интонации есенинской поэзии могут так же на вас действовать, как и на человека, погруженного в деревенскую жизнь.
И в то же время поэзия Есенина – это постоянная, страшная рана, открытая русскому сердцу, но такая рана, от которой не гибнут, ибо она источает жизнь – возвращает к истоку (хотя сам поэт принес себя в жертву). Имя этому истоку – Вечная Россия.
Вся русская классическая литература отличается тем, что она, обладая великим общечеловеческим значением, учит нас быть русскими. Но феномен Есенина поистине уникален в этом отношении, хотя, разумеется, поэт выразил далеко не все бездны и грани русскоискательства. Совсем иные стороны открыл гений Достоевского, но в целом наш величайший поэт деревни и величайший писатель города связаны друг с другом принципом дополнительности, а не противоречия. Они – каждый по-своему – создавали в литературе невероятный космос Русской Души. В то же время и другие титаны русскоискательства (Гоголь, Тютчев, Блок, Платонов, а практически в той или иной степени почти каждый русский писатель) внесли свой существенный вклад первооткрывателя тех или иных сторон этой темы.
Возможно, только в физическом космосе, среди холодного, равнодушного пространства, будет понята до конца поэзия Есенина. И сложный метафоризм раннего Есенина, и внешняя простота его примет русскости не меняют метафизический корень его поэзии.
Поэтому несомненно, что Есенин – не просто крестьянский поэт, но и поэт национально-космического уровня, ибо подтекст и дух его поэзии ведет в изначальный космос Русской Души (учитывая, что каждый народ индивидуален и имеет свой собственный духовный космос).
Разумеется, сразу возникает вопрос: какие именно первоначала Русской Души задевает поэтический гнозис Есенина и каково соответствие между символами, метафорами, звуковой и интонационной системами его поэзии и этой сущностной основой Русской Души? И в чем, собственно, эта основа состоит?
Но «ответы» на такие «вопросы» явно выходят за пределы этой статьи…
С другой стороны, сама поэзия Есенина вместе со всей философско-патриотической лирикой ХХ века (от Блока до Волошина) содержит в себе ответ, пусть и, естественно, неполный, к тому же скрытый за покровом поэтических образов, на загадочные медитации ранней лирики русскоискательства: «Но я люблю – за что, не знаю сам» (Лермонтов) и «Умом Россию не понять» (Тютчев).
И хотя Есенин сам писал: «Но люблю тебя, родина кроткая! А за что – разгадать не могу», это могло быть так скорее на уровне его личности, а не на уровне его поэзии, которая приближает нас к «постижению непостижимого» в России.
Кроме того, познание России в целом, во всех ее безднах и глубинах, познание уже не поэтическое, а чисто философское, невозможно на уровне западной философии (она слишком рационалистична и поверхностна для этого) – здесь нужна, я думаю, всепроникающая мощь восточного, в первую очередь индусского метапознания.