Статьи и письма 1934–1943

Вейль Симона

Терсит дорого платит за свои слова, хотя они вполне разумны и подобны словам Ахилла.

Молвил и скиптром его по спине и плечам он ударил.Сжался Терсит, по щекам покатились обильные слезы;Вздулся кровавый синяк полосой на спине от удараСкиптра его золотого. И сел он на место в испуге,Скорчась от боли и, тупо смотря, утирал себе слезы.Весело все рассмеялись над ним, хоть и были печальны.²⁴

Но

и сам Ахилл, гордый, никем не побежденный герой, в самом начале поэмы предстает плачущим от унижения и бессильной боли, когда на его глазах увели женщину, что он хотел сделать своей женой, а он не осмелился даже противоречить.

Тотчас покинул,Весь в слезах, друзей Ахиллес и, от всех в отдаленьи,Сел близ седого прибоя, смотря в винночерное море…²⁵

Агамемнон сознательно унижает Ахилла, желая показать, кто тут хозяин:

…чтобы ясно ты понял,Силой насколько я выше тебя, и чтоб каждый страшилсяСтавить со мною себя наравне и тягаться со мною!²⁶

Но спустя несколько дней сам верховный вождь, в свою очередь, плачет, вынужденный смириться, умолять, и ему еще больнее оттого, что эти мольбы напрасны.²⁷

Ни один из сражающихся не избавлен и от того, чтобы испытать бесчестие страха. Герои трепещут, как и все прочие. Один только вызов Гектора приводит в замешательство всех греков без исключения, кроме разве что Ахилла и его воинов, которые отсутствуют.

Так он сказал. В глубочайшем молчаньи сидели ахейцы.Вызов стыдились отвергнуть, равно и принять ужасались.²⁸

Но стоило выступить вперед Аяксу, и страх овладевает противоположным лагерем:

Трепет ужасный объял у троянца у каждого члены;Даже у Гектора сердце в могучей груди задрожало.Но уж не мог он никак отступить и в фаланги троянцевСкрыться назад…²⁹

Через два дня и Аякс испытает ужас:

Зевс же, высоко царящий, испуг ниспослал на Аякса.Стал он в смущении, за спину щит семикожный закинул,Вздрогнул, взглянувши, как зверь, на толпу…³⁰

Сам Ахилл однажды затрепещет и завопит от страха, правда, не перед человеком, а перед рекой. За исключением Ахилла, абсолютно все персонажи показаны нам в какой-то момент побежденными. Доблесть героя меньше участвует в решении исхода борьбы, чем слепой рок, представленный золотыми весами Зевса:

Взял промыслитель Кронид золотые весы, и на чашиБросил два жребия смерти, несущей печаль и страданья, —Жребий троян конеборных и меднодоспешных ахейцев.Взял в середине и поднял. Ахейских сынов преклонилсяДень роковой. До земли опустилася участь ахейцев.³¹

Этот рок, будучи слепым, устанавливает что-то вроде справедливости, тоже слепой, которая настигает людей, взявшихся за оружие, карой возмездия. «Илиада» сформулировала этот закон задолго до Евангелия и почти в тех же терминах:

Равен для всех Эниалий: и губящих также он губит.³²

Каждому ли из людей с рождения суждено страдать от насилия? – вопрос, на который власть обстоятельств запирает человеческий разум, как на ключ. Ни сильный не силен абсолютно, ни слабый не слаб абсолютно, но ни тот ни другой не знают этого. Оба не верят, что они суть одно и то же: слабый не считает себя подобным сильному, как и тот не рассматривает его в этом качестве. Обладающий силой проходит сквозь среду, не оказывающую сопротивления, и в человеческой массе вокруг него никто не проявляет нормального человеческого свойства – образовывать между порывом к действию и действием краткий интервал, который занимает мысль. Где не находится места для мысли, там не остается места ни для справедливости, ни для осмотрительности. Вот почему люди с оружием поступают так жестоко и безрассудно. Их копье пронзает безоружного врага, поверженного к их ногам; они торжествуют над умирающим, расписывая ему те бесчестия, которым будет подвергнуто его тело³³. Для Ахилла так же естественно заклать двенадцать троянских юношей над погребальным костром Патрокла, как для нас – срезать цветы на могилу³⁴. Сильные, в то самое время как используют свою власть, никогда не раздумывают, что последствия их поступков, в свой черед, однажды пригнут к земле их самих. Когда ты можешь одним словом заставить старца умолкнуть, затрепетать и повиноваться, разве подумаешь о том, что проклятия жреца будут иметь важность в очах небожителей?³⁵ Разве удержишься отобрать у Ахилла любимую им женщину, если знаешь, что ни она, ни он не посмеют воспротивиться? Ахилл, с удовольствием наблюдая за жалким бегством греков, разве может подумать, что это бегство, которое происходит теперь и будет прекращено по его воле, приведет к гибели его друга, а затем и его самого? Получается, что те, кого судьба одалживает силой, гибнут из-за того, что слишком полагаются на силу.

Их гибель неизбежна: не считая свою силу ограниченной величиной, они и свои отношения с другими не рассматривают как баланс неравных сил. Присутствие других людей не обязывает их делать в своих движениях паузы, из которых только и происходит наше внимание к себе подобным. Из чего они выводят, будто судьба предоставила им право на всё, а тем, кто ниже их, не позволено ничего. По этой причине они выходят за пределы силы, которая им принадлежит. Они неминуемо нарушают границы, забывая, что их сила ограниченна. Отчаянно отдаются они на волю случая, и вещи больше им не повинуются. Иногда им везет; в другой раз случай им препятствует, и вот, они оказываются наги перед лицом несчастья, утратив доспехи могущества, чем прикрыть душу, утратив всё, что помогло бы им сдержать бессильные слезы.

Конец ознакомительного фрагмента.