Статьи и письма 1934–1943

Вейль Симона

В отличие от марксистов, Симона не верит в возможность создания мира без насилия и войн. Гомеровское сострадание врагу, как человеку, так же, как ты, бессознательно устремленному ко благу, и так же, как ты, подвластному сокрушительному закону необходимости, – это и есть, по Симоне, расположение духа, с каким только и возможно выходить на бой. Сознание «правого дела» никого на самом деле не оправдывает. Победа, пусть и в «справедливой» войне, является тяжелейшим нравственным искушением, преодолеть которое, не уронив себя до унижения, ограбления, притеснения поверженного противника, под силу только святому, не боящемуся пойти против преобладающего в собственном лагере настроя. «Беглянкой из лагеря победителей» называет Симона справедливость

в Тетрадях 1942 года⁴. «Любить и быть справедливым, – пишет она, – может только тот, кто познал на себе власть силы – и научился не угождать ей»⁵.

Подлинным героем, подлинной темой, подлинным центром «Илиады» является сила. Сила, которой распоряжаются люди, сила, подчиняющая людей, сила, перед которой сжимается человеческая плоть. Мы постоянно наблюдаем здесь, как отношения силы изменяют человеческую душу, как увлекает и ослепляет душу сила, которую она, казалось бы, имеет в своем распоряжении, как сгибает душу гнет силы, когда она ему подвергается. Те, кому мечталось, что благодаря прогрессу сила уже отходит в прошлое, могут рассматривать поэму Гомера как исторический документ. Но те, кто способен видеть, что сила и сегодня, как прежде, находится в центре всей истории человечества, найдут в «Илиаде» самое лучшее, самое чистое из зеркал.

Сила есть то, что превращает в вещь каждого, на кого она воздействует. Действуя до своего предела, сила делает человека вещью в самом буквальном смысле: она делает его трупом. Был человек, миг – и нет никого. «Илиада» не устает показывать нам эту картину:

…много коней крутошеихС грохотом мчало в прорывы меж войск колесницы пустые,Жадно томясь по возницам. А те по равнине лежали,Больше для коршунов, чем для супруг своих милые видом.⁶

Герой стал вещью, которую тащит в пыли колесница:

…растрепалисьЧерные волосы, вся голова, столь прекрасная прежде,Билась в пыли. В то время врагам громовержец КронионДал над трупом его надругаться в его же отчизне.⁷

Горечь этой сцены нам дано вкусить в чистом виде; Гомер не пытается разбавить ее никакими ободряющими фантазиями. Ни тебе утешительного «бессмертия», ни пошлого ореола «славы» или «родины».

Члены покинув его, душа отлетела к Аиду.Плачась на участь свою, покидая и крепость, и юность.⁸

Еще добавляет горечи – так болезнен этот контраст! – внезапно возникающее и тут же исчезающее напоминание об ином мире, о далеком, непрочном и трогательном мире домашнего покоя, семьи, где каждый человек для своих близких есть самое дорогое:

А пышнокосым служанкам своим приказала поставитьМедный треножник большой на огонь, чтобы теплая ваннаГектору в доме была, когда он вернется из битвы.Не было в мыслях у глупой, что Гектор, вдали от купаний,Чрез ахиллесовы руки смирён совоокой Афиной.⁹

Поистине, он был далек от теплых ванн, несчастный. И не только он. Почти все действие «Илиады» проходит вдалеке от теплых ванн. Почти вся жизнь человеческая всегда проходила вдали от теплых ванн.

Сила, которая убивает, – лишь суммарный и грубый образ силы. Насколько же более разнообразна в своих методах, насколько более изощренна в своих эффектах

другая сила, та, что не убивает. Скажем так: которая еще не убивает. Обязательно ли она убьет, или, может быть, убьет, или только задержалась над головой того, кого готова убить в любой момент: в любом случае она обратит человека в камень. Из власти превратить человека в вещь, убив его, проистекает другая власть, тоже способная на чудесные превращения в своем роде: это власть обращать в камень еще живого человека. Он жив, у него есть душа; и, однако, он – вещь. Очень странное существо – одушевленная вещь; странно для души это состояние. Кто сможет высказать, сколько душе приходится поминутно скручиваться и сгибаться, чтобы к нему приспособиться? Она ведь не создана обитать в вещи; когда ее к тому принуждают, в ней не остается ничего, что не страдало бы от насилия.

Безоружный и нагой человек, на которого направлено копье, становится трупом еще до того, как его коснется оружие. Еще мгновение он на что-то рассчитывает, что-то делает, на что-то надеется:

Так размышлял он и ждал. А тот приближался в смятенье,Чтобы с мольбою колени обнять Ахиллеса. Всем сердцемСмерти злой избежать он стремился и сумрачной Керы…^{……………………………………}…одною рукой с мольбой обнимал его ноги,Острую пику другой ухватил и держал, не пуская.¹⁰

Но скоро он понял, что копье от него не отведут. И вот, все еще дыша, он уже не более как вещь; все еще думая, он не способен думать ни о чем.

Так Приамов блистательный сын обращался к ПелидуС словом мольбы; но в ответ неласковый голос услышал…^{………………………………………..}У Ликаона мгновенно расслабли колени и сердце.Выпустил пику из рук он и на землю сел, распростершиОбе руки. Ахиллес же, свой меч обнажив отточенный,Около шеи ударил в ключицу, и в тело глубокоМеч погрузился двуострый. Ничком Ликаон повалился.Черная кровь выливалась и землю под ним увлажала.¹¹

Когда, вне всякого сражения, слабый и безоружный чужак умоляет воина, он тем самым не обрекает себя на смерть; но одним нетерпеливым движением воин может отнять у него жизнь. И этого довольно, чтобы плоть его утратила главное свойство живой материи. Кусочек плоти свидетельствует о том, что жив, прежде всего способностью вздрогнуть; лапка лягушки под током вздрагивает. Вид вблизи или прикосновение чего-то ужасного или устрашающего заставляет содрогнуться любую массу из плоти, нервов и мускулов. Только тот, кто просит пощады, не вздрагивает, не трепещет, ему не оставлено даже этого; сейчас он прильнет губами к предмету, который более всего внушает ему ужас:

В ставку великий Приам незаметно вошел и, приблизясь,Обнял колени Пелида и стал целовать его руки, —Страшные, кровью его сыновей обагренные руки.¹²

Вид человека, доведенного до такой степени несчастья, леденит почти как вид трупа.

Так же, как если убьет человек в ослепленье тяжеломМужа в родной стороне и, в другую страну убежавши,К мужу богатому входит и всех в изумленье ввергает,Так изумился Пелид, увидав боговидного старца;Так изумилися все и один на другого глядели.¹³