Статьи и письма 1967-1970
Шрифт:
Действительно, КГБ пытался передавать некоторые рукописи, но только в тех случаях, когда это шло вразрез с намерениями автора или могло повредить ему, как это было с «Пиром победителей» Александра Солженицына или дневником Светланы Аллилуевой. Делать отсюда такие широкие выводы просто недобросовестно. Я полагаю, что КГБ вообще не заслуживает той восторженной характеристики, какую Вы даете ему в своей статье. Хотя Комитет государствен-ной безопасности и является более оперативной и динамичной организацией, чем, допустим, Комитет труда и заработной платы, — все же он часть окостенелой бюрократической системы, принципами которой он руководствуется. (Вы пишете, что я не отношу КГБ к критикуемой мной «бюрократической элите», которую он только снабжает информацией. Безусловно, снабжение элиты информацией
Вполне возможно далее, что в КГБ, как Вы пишете, сейчас работают и высокообразованные, хорошо информированные молодые люди, у которых «нет иллюзий». Однако неуклюжие провокации с участием Виктора Луи, о котором Вы также упоминаете, не говорят о «высоком интеллектуализме» КГБ. Для КГБ слишком много чести, чтобы с ним сотрудничали такие люди, как я.
Я думаю, что слухи, что я агент КГБ, распускает сам КГБ, быть может, частью через своих людей в русских эмигрантских организациях на Западе. И цель этих слухов — не только опорочить меня лично и тем самым помешать успеху моей книги, неугодной бюрократическому режиму, но и создать рекламу самому КГБ — как организации, которая все знает и всем управляет.
Эти слухи, бесспорно, могут иметь успех среди тех, чье мышление воспитано на преклонении перед организацией (будь то нация, партия или полиция) и на пренебрежении к индивидуализму и человеческой личности.
Эти слухи пытаются подтвердить тем, что я до сих пор не арестован. Я могу только повторить то, что я уже говорил.
После пропагандистской неудачи с судом над Синявским и Даниэлем власти не хотят громких процессов над писателями, чтобы не привлекать внимания к их книгам и не производить в мире дурное впечатление своей жестокостью. Я не единственный советский писатель, кто публикуется за границей и тем не менее находится на свободе. Власти более заинтересованы сейчас в слухах, что я агент КГБ, чем в моем аресте. Но я думаю, что как только интерес ко мне и к моим книгам на Западе упадет, я буду арестован и судим по какому-нибудь сфальсифицированному делу, причем на суде даже не упомянут о моих книгах. Конечно, со мной могут поступить и иначе.
Пока же я действительно пользуюсь большей свободой, чем многие советские граждане. Но этой свободой я обязан себе самому. Я хочу быть свободным — именно поэтому я поступаю, как может и должен делать любой свободный человек, — издаю книги под своей фамилией и хочу пользоваться всеми авторскими правами. Даже в тюрьме, если меня посадят в тюрьму, я надеюсь остаться более свободным, чем миллионы моих и Ваших соотечественников, которые «на свободе» кричали ура Сталину и Гитлеру и верили во всемогущество созданных ими организаций.
Я надеюсь, что Вы полностью опубликуете мое письмо в Вашем журнале.
2 апреля 1970
ОТВЕТЫ КОРРЕСПОНДЕНТУ КОЛУМБИЯ БРОДКАСТИНГ СИСТЕМ
Я думаю, были три главные причины, по которым я решил написать эту книгу и добиваться ее опубликования. Во-первых, это озабоченность судьбами моей страны. Уже несколько лет назад я начал задумываться о том, что мою страну в недалеком будущем поджидают катастрофы и дважды писал об этом в редакции русских газет в Москве, но получил самые бессодержатель-ные ответы. И тогда я решил иначе предать гласности свои мысли. Во-вторых, поскольку, как я понимал, моя книга выйдет за границей, будет распространяться, главным образом, за границей, я ставил себе целью опровергнуть те ходячие и неверные представления о моей стране, которые распространены за границей, главным образом, в Соединенных Штатах Америки, т. е. о якобы происходящей либерализации советского режима. И, в-третьих, у меня была причина, которая есть у каждого автора, который пишет книгу, раз мне пришли в голову эти мысли, то, естественно, я хотел бы написать это. И, в действительности, как я думаю, происходит не либерализация режима,
Либерализация предполагала бы, что режим сознательно проводит какие-то реформы. А в действительности, режим просто все более и более теряет контроль над положением в стране. Конечно, с точки зрения американцев, советский режим гораздо более контролирует свою страну, чем, скажем, американское правительство свою, но для тоталитарного режима — этот контроль уже недостаточен. Ну, как пример, я могу привести необычайно широкое распрост-ранение Самиздата, о чем я уже говорил, т. е. распространение в списках нецензованной литературы.
Это происходит не потому, что режим либерально смотрит на эти вещи, или сознательно разрешает это, а просто потому, что режим не может справиться с этой проблемой, главным образом, потому, что необычайно возросло количество интеллигенции и необычайно повысилась роль интеллигенции в современном обществе и интеллигенция уже не может и не хочет довольствоваться скудной официальной литературой, которая им предлагается. Но это привожу просто как пример своим мыслям.
Ну, я много общался с рабочими и с колхозниками и мне кажется, что они пока еще не задумываются об этом строе вообще, ну, кажется, раз так мы живем, так всегда было и так всегда будет. Но вместе с тем ощущается уже очень сильное недовольство многими частными сторонами этого строя. И это может принимать самый разный характер: одни недовольны, что они получают крайне мало денег по сравнению с остальными, так что им невозможно жить, а другие недовольны тем, что они ничего не могут купить на те сравнительно большие деньги, которые они зарабатывают. Колхозники недовольны своим бесправным положением, тем, что они не могут покидать деревни, рабочие недовольны своей полной зависимостью от заводской администрации, жители маленьких городов недовольны тем, что они не могут, не имеют права переехать в крупные города, тогда как в маленьких нет работы и постепенно у некоторых, во всяком случае, начинает складываться впечатление, что все эти частные проблемы имеют своей основой именно несовершенство того строя, при котором мы живем.
А до революции может довести крайняя неразумность высшего класса, которая избегает всяких перемен и который не позволяет обществу быть социально-мобильным, который стремится крайне сохранить и увековечить такое распадение нашего общества на замкнутые касты.
Режиму для того, чтобы выглядеть привлекательным в глазах собственного народа все время необходимо представлять в каком-то отвратительном и плохом [свете] все остальные страны и прежде всего экономически развитые страны. И, надо сказать, что довольно долго это… этот метод был эффективен, например, мне самому приходилось слышать от русских крестьян такие разговоры. Ну, вот у нас жить очень плохо, но мы-то, по крайней мере, можем каждый день есть картошку и иногда нам завозят керосин, а как же живут люди в капиталистических странах? Там, вероятно, совсем есть нечего! Но, надо сказать, что сейчас это…
Я думаю, воспринимали люди по-разному — одни радовались этому как большой победе не только американцев, но, видимо, вообще всего человечества, а другие довольно болезненно это переживали, поскольку в течение десяти лет советскому народу внушали, что первым человеком на луне будет советский человек и это будет полным доказательством преимущества социализма.
Да, это правда, я думаю, что это самое отвратительное, что делает этот режим, а вместе с тем, мне кажется, что это яркий пример полной идейной капитуляции режима перед своими противниками, раз режиму не остается ничего другого, как только объявить их сумасшедшими.
Я хорошо знаю нескольких людей, которые так помещены в психиатрические больницы — это… и признаны, во всяком случае, признаны сейчас невменяемыми — это генерал Григоренко, это Иван Яхимович, то же самое угрожает сейчас Наталье Горбаневской и… я хочу сказать, что это совершенно нормальные и здравомыслящие люди и им уготована ужасная судьба находиться среди настоящих сумасшедших людей, причем совершенно неопределенное время, поскольку срок заключения в тюремные психбольницы не… не ограничивается приговором суда.