Статьи и выступления
Шрифт:
6) Верховный суд штата Массачусетс вынес в 1906 году решение, что при конфликтах между рабочими и предпринимателями могут рассматриваться только частные, личные жалобы. Вмешательство профсоюзов, а также всякие групповые выступления противоречат конституции и закону.
7) Четверо магнатов, из коих двое владели молочными фермами, поставлявшими молоко в Нью-Йорк, а двое ведали его продажей населению, не поладили из-за того, как распределить между собой прибыль. Обе стороны пришли к решению (10 января 1919 г.) прекратить продажу молока до тех пор, пока им не удастся прийти к полюбовному согласию. В результате Нью-Йорк был на целый месяц оставлен без молока.
8) Некий Барнет Бафф, владелец оптовой фирмы, продававшей в Нью-Йорке птицу, был убит своими конкурентами за то, что он отказался вступить с ними в сговор относительно повышения цен на его товар. Второстепенные лица, сыгравшие роль простых орудий в руках истинных убийц, были преданы суду и казнены на электрическом стуле.
9) В деле «Лэкнор против города Нью-Йорка» большинство
10) В деле Айвс против ж.-д. компании «Саут-Буффало рейлуэй» железнодорожный служащий, получивший неизлечимое увечье, требовал компенсации. Нью-йоркский апелляционный суд вынес единогласное решение, что закон, на который ссылался истец, противоречит конституции. Судьи согласились с тем, что приговор этот несправедлив, поскольку пострадавший остался без средств к существованию, но вину за это переложили на конституцию.
Этот перечень можно было бы продолжать до бесконечности, но, пожалуй, хватит. Мне важно было лишь установить на нескольких конкретных примерах, что, хотя средний американец и считает, будто у него куда больше прав и привилегий, чем у любого гражданина другой страны, — это, в сущности, чистейшее заблуждение. Что касается его дневного заработка и уровня жизни, то они сравнительно высоки, но и жизнь в Америке дороже, чем где бы то ни было. Федеральное министерство труда на основании изучения бюджета многих американских семейств во многих американских городах пришло к выводу (в феврале 1919 г.), что чрезвычайно возросшие цены на предметы первой необходимости особенно ударяют по тем семьям, которые живут на годовой доход в тысячу долларов и меньше, — а вы сами понимаете, что это значит, учитывая, что в Америке 5 процентов населения контролирует 95 процентов всех богатств страны. Не забудем также, что у нас все больше утверждается протекционистская система, в силу которой американский потребитель платит повышенные цены за тот самый товар, который вывозится за границу по демпинговым ценам. Такая система способствует процветанию наших трестов, но чрезвычайно бьет по карману американского потребителя, не слишком избалованного прибавками к жалованью. Протекционистская система порождает, с одной стороны, мультимиллионеров, а с другой — бедноту и те трущобы, где она вынуждена ютиться. Ей же обязан своим существованием американский спекулянт. Если средний американец несколько лучше одет и лучше питается, чем средний европеец, то не забудьте, как действует на него зрелище сотен тысяч людей, живущих неизмеримо лучше. По сравнению с ними он беден, как церковная мышь. Но, пожалуй, самое оскорбительное для него — что газеты, этот, пожалуй, единственный близкий ему вид прессы, обычно молчат о его нуждах и страданиях и, наоборот, постоянно внушают ему, что он счастлив и доволен. Да и неудивительно: ведь издают их те, кому это позволяет их толстый бумажник.
Всех, кто усомнится в моих словах, отошлю хотя бы к отчету Федеральной комиссии по вопросам промышленности, работавшей по заданию конгресса (опубликован в июне 1918 г.). Согласно выводам комиссии, грабительские цены и безнаказанная спекуляция позволили нашим концернам-гигантам удвоить, утроить, а зачастую и впятеро увеличить свой акционерный капитал и в то же время повысить выплачиваемые дивиденды до 100, а то и 227 процентов. Уголь, стоимость которого в земле равна пяти центам за тонну, продается в Нью-Йорке по 22 доллара за тонну — и это всего лишь в 250 милях от места, где он добывается. Цены на молоко подскочили с 7 до 17 1/2 центов за кварту — а между тем никто и не думает о том, что пора объединить конкурирующие предприятия с их расточительной системой параллельных функций и накладных расходов, на которые и ссылаются их хозяева в оправдание своих более чем стопроцентных прибылей. В той же пропорции возросли и цены на пшеницу, картофель, мясо, растительное масло и сахар, но не возросла соответственно заработная плата, если не считать рабочих, объединенных в профсоюзы. (Только участие в профсоюзах, объединяющих всего лишь 10 процентов всех работающих по найму, позволяет рабочему бороться за более справедливую заработную плату.) Да и то за первые три года войны потребовалось 167 забастовок, чтобы вырвать у предпринимателей двадцатипроцентную прибавку. (Это — цифры Бюро труда США.)
В ответ на вызванные подобными порядками протесты не одна из принадлежащих корпорациям газет напыщенно поучала доверчивого читателя, что нельзя вмешиваться в стихийное действие законов спроса и предложения и что всякое искусственное снижение цен в корне подрывает производство. Бедняга предприниматель, лишенный священного права безнаказанно грабить покупателя, может не снести обиды и — забастовать! С другой стороны, тот же предприниматель вечно жалуется, что его прибыли стоят на точке замерзания из-за систематического повышения стоимости производства и что необходимо поднять все цены — на обувь, одежду, продовольствие, квартирную плату этак процентов на сто и до тысячи.
Все это и естественно и поучительно для того, кто смотрит на жизнь как на сочетание противоположностей, взаимно уравновешивающих друг друга, или как на стихийную борьбу,
Мы часто с гордостью именуем себя нацией тружеников — в укор нашим европейским современникам. По установившемуся у нас взгляду, каждый уважающий себя человек должен непременно где-нибудь трудиться. С нескрываемым презрением смотрим мы на разгильдяя, который по утрам не спешит к себе в контору или на завод. Случается, правда, что наши столь усердные «работнички», с важным видом отправляющиеся в конторы, ровно ничего там не делают. И все же у нас широко утвердилось мнение, что долг перед обществом и перед нацией призывает американца проводить известное количество часов в деловой или фабричной части города, хотя бы он попросту протирал там кресло или поплевывал в потолок. Вот откуда столь характерное для наших городов зрелище толп, спешащих в контору или на фабрику — и обратно, домой.
Однако верно ли, что наши коммерческие достижения значительно превосходят успехи других наций? Что мы хотя бы сравнялись в этом отношении с другими нациями? Недавняя война показала, что как Англия, так и Германия выработали у себя куда более совершенные и эффективные методы торговли, чем те, что известны Америке. Таковы, например, кооперативные закупки, предпринятые Германией в общегерманском масштабе. Американец только глазами хлопал, когда убедился, с какой несравненной оперативностью и умением — не только в Германии, но даже в Англии — были мобилизованы все ресурсы — продовольствие, обмундирование, транспорт, люди — и предоставлены в распоряжение нации; он дивился умению обходиться сравнительно небольшими средствами и необычайной маневренностью, с какой потом всем этим распоряжалось государство.
В то время как члены английских и французских комиссий, сидя на наших заводах, инструктировали в цехах заводских мастеров и «капитанов промышленности», американские бизнесмены и администраторы часами просиживали в своих кабинетах, не выпуская из рук телефонной трубки, или носились с заседания на заседание — а в результате Америка вышла на первое место по военным долгам на душу населения, если учитывать продолжительность ее участия в войне, а также количество людей, воевавших на фронте и работавших на войну, сидя в тылу, — не исключая даже России.
Вопрос: действительно ли американский бизнесмен так оперативен, как нам представляется? Так честен? Так патриотичен? Что-то я в этом сомневаюсь.
Забавнейшей чертой американца — всегда, а особенно до войны — было его преклонение перед всем иностранным. Все, что шло к нам из-за границы, объявлялось, а может быть, и сейчас еще объявляется, превосходным, несравненным, не подлежащим никакой критике. Напротив, все родное или вообще все присущее Западу считалось невзрачным, незначительным, как, скажем, Анды или Амазонка — по сравнению с Альпами и Нилом. Бразилия, Аргентина, Мексика и канадские снега стушевывались и терялись перед Бельгией и Турцией, Ривьерой, Азией и Африкой. Нельзя без улыбки вспомнить, как мы позволяли всяким подбитым ветерком и ничем не блещущим иностранцам разгуливать по Америке с видом победителей, небрежно похлопывая нас по плечу или брезгливо щурясь на все, что ни попадется на глаза, словно это мусор какой-то. Американцы из кожи вон лезли, чтобы не уронить себя в глазах даже таких иностранцев, как французские метрдотели либо представители английского респектабельного среднего класса. А уж что касается какого-нибудь английского лорда, французского или итальянского графа, австрийского или даже германского барона, испанского гранда, русского князя или турецкого паши, то было бы чистейшим безрассудством отрицать, что американец всегда приходил в экстаз — а может, и сейчас еще тает и млеет — от малейшей их любезности. В глазах американца это люди с другой планеты, люди, вхожие в тот высший свет, с которым он так мечтал бы свести знакомство. Стоит американцу узнать из объявлений, что в таком-то ресторане готовятся под наблюдением повара-француза французские блюда, что такой-то портной недавно из Англии, что там-то и там-то открылся косметический кабинет или ателье мод, коим руководит настоящий парижанин или парижанка, или прослышать, что такой-то писатель — француз, русский, итальянец или англичанин по происхождению, — как его охватывает священный трепет: хлоп — и он уже на коленях и, возведя очи горе, молитвенно восклицает: «Париж! Лондон! Рим! Санкт-Петербург! Вена! Умопомрачительно!» А сколько американских состояний перекочевало к европейским банкирам в качестве благоговейной дани какому-нибудь сомнительному титулу! Сколько миллионов брошено нашими снобами на ветер в тщетном стремлении перенять внешний лоск европейских манер и изысканного воспитания. И по сей день автомобили или часы иностранной марки, или иностранный покрой платья приводят нас в восторг, и мы отдаем им предпочтение перед всем доморощенным. Было время, когда иностранные пьесы окончательно вытеснили со сцены наш отечественный репертуар, и поделом, по-моему. Мы взращены на иностранных книгах, на иностранных картинах, на иностранных художественных изделиях. Швейцарские, французские, австрийские Альпы вот уже сто лет как заслонили от нас все американское.